Присяжный - [2]

Холодным серым октябрьским утром Марион и Гортанс накрывали стол для завтрака. Комната, в которой они хлопотали, служила в одно и то же время конторой и столовой. Деревянная перегородка с шелковой зеленой занавеской отделяла внутреннюю часть, где стоял обеденный стол с кучей книг и бумаг, от наружной части, предназначенной для посетителей. Марион, одетая с обычной небрежностью, сновала между конторой и смежной кухней, где слышалось шипение масла на сковороде. С растрепанными волосами, со старой пелериной, накинутой на плечи, и в юбке, из-под которой виднелись мешковато сидящие чулки, она выглядела ужасно, если бы не выражение кротости и доброты на ее лице. Гортанс, напротив, была тщательно причесана, обута и стянута в корсет, как будто уже в этот ранний час ждала визита будущего супруга. Возложенную на нее обязанность накрывать на стол она исполняла, едва прикасаясь кончиками пальцев к стаканам и тарелкам.

В одном из углов столовой за старинным бюро черного дерева сидел Сернен, первый и единственный служащий в конторе сборщика податей, холостяк лет сорока, на котором лежала ответственность за отчетную часть по делам правления. Простоватое лицо молодого человека выражало открытость и добродушие характера. Впрочем, несмотря на полноту и сидячий образ жизни, он был моложав и одевался чрезвычайно тщательно и опрятно.

Сернен, хотя и не обладал значительным состоянием, казался приличной партией для Гортанс, и, мы должны признаться, он разделял это мнение, что следовало из его подобострастного вида, украдкой бросаемых взглядов и подавленных вздохов. Лишь благоговение удерживало на его губах тайну сердца. Гортанс заметила эту скромную любовь и не выражала ни малейшего неудовольствия. Напротив, она демонстрировала своему поклоннику дружеское внимание и порой одаривала благосклонными улыбками, но никогда, ни словом, ни делом, не поощрила высказаться. Толстый и робкий воздыхатель не знал, надеяться ему или отбросить все мечты о счастье.

В эту минуту он был полностью поглощен подсчетами, и малейший шум явно был для него мучительной помехой. Несколько раз он в сердцах поворачивал голову к отворенному окну, за которым какой-то человек, насвистывая, седлал лошадь. Наконец Гортанс заметила нетерпение Сернена и, подойдя к окну, сказала:

– Тише, Жозеф, вы мешаете месье Сернену.

Жозеф, который за пять франков в месяц исполнял обязанности конюха, пробормотал извинение и перестал свистеть, а Сернен поблагодарил свою покровительницу улыбкой, которая была выразительнее всяких слов. Стол был накрыт, и шипение в кухне затихло, когда на лестнице послышался стук сапог, и вслед за тем, напевая вполголоса, в помещение вошел Теодор Бьенасси.

У него были черные, с величайшей тщательностью уложенные волосы, аккуратно подстриженные бакенбарды и борода, редкой белизны зубы, голубые глаза и постоянно веселое выражение лица. Словом, это был видный мужчина. Лишь один недостаток был в его наружности – отсутствие некоторого изящества. Он собирался ехать верхом, и костюм его был кокетлив и безукоризненно опрятен, кисейный галстук облегал, не стягивая, смуглую шею красивой формы. Тиковый пиджак с большими перламутровыми пуговицами, бархатные панталоны коричневого цвета и сапоги со шпорами довершали этот наряд, золотая цепочка блестела на светлом жилете.

Едва Теодор переступил через порог, как Гортанс подбежала поцеловать его, а Марион поздоровалась из кухни. На приветствие младшей сестры Теодор ответил звонким поцелуем и весело крикнул, бросив шляпу на стул:

– Ну что, черт возьми! Все готово? Подан завтрак? Оседлана лошадь? Сегодня ярмарка в Салиньяке, и мне ровно в одиннадцать часов надо быть в ратуше, получить деньги, подлежащие податному сбору.

– Иду, иду, Теодор! – закричала Марион. – Несу твой бифштекс.

– Право, мне придется отослать кухарок, которые злоупотребляют моим терпением, – добродушно пошутил Теодор, – только вот беда: они доводятся мне сестрами, которых я люблю и без которых, черт меня побери, я не в состоянии обойтись. Впрочем, увидим, увидим… Ну что, Сернен, – обратился он к своему подчиненному, подходя к нему, между тем как тот приветливо наклонил голову, – нашли вы, откуда взялась ошибка в три сантима, оказавшаяся в ваших счетах?

– Я нашел лишь один сантим, – ответил Сернен со смущением. – Мне, вероятно, придется проверить все счета за последние два месяца, чтобы исправить эту проклятую ошибку.

Вместо ответа Бьенасси стал напевать:

«Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут

С дружбой, с любовью в ладу».

– Все счета за два месяца! – повторила Гортанс с участием. – Это ужасно! Разве ты, Теодор, не можешь избавить месье Сернена от подобного труда?

– Вот тебе на! А что сказали бы контролер и главный управляющий? Сернен знает не хуже моего, что если мы не отыщем беглецов, нам хорошенько намылят головы.

– Сколько возни из-за двух жалких сантимов! – вмешалась Марион, только что появившись в гостиной с дымящимся блюдом и ставя его на стол. – Если уж на то пошло, я готова из своих собственных денег дать вам эти два сантима.

Брат разразился громким хохотом и поцеловал добрую Марион, которая, по его мнению, сама не понимала, что сказала нелепость.