Присутствие духа - [11]

— Я в литературе небольшой знаток, — сказал Евгений Осипович с долей сожаления, но без всякой неловкости. Теперь, он полагал, должен был начаться другой разговор. Он дал ведь понять, что не желал бы продолжать этот.

— А в каких сферах вы сведущи? — спросил женин родич, точно не знал, с кем говорит.

— В какой области? — переспросил Гнедин без раздражения, шагая по просторной столовой. И со своей хорошей улыбкой, которая молодила его и располагала к нему, потому что в ней было неподдельное простодушие, он ответил: — В области обороны страны.

— Сфера защиты Отечества, — проговорил Люсин родственник медленно. — Что же важнее этого?..

Гнедин кивнул, довольный, что хоть тут собеседник сумел его понять. И он приготовился рассказать штатскому гостю о новых средствах разрушения, которыми, судя по данным, просочившимся в западную печать, располагает фашистская Германия, и о том, чем пока превосходят, по-видимому, германскую армию английская и французская. Да, и не раскрывая никаких военных тайн, Евгений Осипович мог рассказать немало интересного. (Невоенных знакомых очень занимали такие разговоры.)

Гость, однако, перебил его, прежде чем он успел начать:

— Но какое вы собираетесь защищать Отечество?! В котором есть место для Тютчева, или такое, в котором для него места нет?.. — спросил он с горячностью.

Евгений Осипович озадаченно помолчал, а гость в ожидании ответа курил, часто, глубоко затягиваясь.

— При чем тут Тютчев? — проговорил наконец Гнедин.

— При чем тут Тутчев?! — подхватил гость, волнуясь, выкатывая в изумлении глаза (он стал в ту минуту похож на Валерию Павловну), и Люся рассмеялась тому, как смешно он оговорился…

На этом воспоминание обрывалось. Нелепая мысль шевельнулась внезапно в голове у Гнедина: если бы он читал Тютчева, может быть, судьба его сложилась бы иначе?..

Он был волевой, собранный человек, и такие странные мысли могли приходить ему лишь на грани сна, когда ослабевал самоконтроль. Евгений Осипович спрятал фотографии, лег и сейчас же заснул.

Во сне он ворочался, раскладушка под ним скрипела — он слышал это, это ему мешало, — но продолжал спать…

Екатерина Матвеевна удивилась, когда в субботу Воля попросил ее не устраивать завтра празднества по случаю его дня рождения. Она не отменила торжества, узнав, что не приедет Валентин Андреевич. Ведь сын позвал уже, вероятно, товарищей, Риту… И потом, самой не хотелось отказываться от хлопот, которые каждое лето в эти дни бывали ей приятны и всегда запоминались. Спустя год она могла сказать, поспела ли прошлым летом молодая картошка к Волиному рождению, почем была тогда клубника на базаре, удался ли праздничный торт…

— Как же ты собираешься завтра провести вечер? — спросила Екатерина Матвеевна. — Твои товарищи, я думаю… И разве Рита не придет?! — перебила она себя.

— Я хочу взять штук пять билетов в «Гигант», — ответил он. («Гигант» был небольшой открытый кинотеатр в городском парке.) — На «Если завтра война…» Ребята придут — сходим посмотрим картину. А Ритка чего-то носа не кажет, — добавил он вскользь, с поддельной небрежностью и беспечностью. — Она вряд ли явится…

— Вот что, — сказала мать, и Воля понял, что она решила, будто из-за размолвки с Ритой не хочет он устраивать празднество.

«А никакой размолвки и не было», — чуть не сказал он, но промолчал. Не стоило заводить разговора о Рите, раз только она сама могла бы объяснить ему, почему от него скрывается… Ему захотелось, чтобы мать знала: не только боязнь, что не придет Рита, — нечто другое сделало мысль о празднестве и неприятной, и неудобной. Но нечто другое, минуту назад почти осознанное, вполне определенное, в самом деле превратилось вдруг в нечто; препятствие не перестало существовать, но лишилось вдруг лица…

— А я… где же буду? — спросила Екатерина Матвеевна.

— Когда?

— Ну завтра вечером… В кино или дома?

По тому, как он поднял на нее глаза, Екатерина Матвеевна поняла, что этого вопроса Воля просто не задавал себе.

— Да, видно, не очень-то я тебе теперь нужна, — сказала мать, прежде чем он что-нибудь произнес. — Вырос… Не то, что раньше: «Мама, не уходи, мама, останься, я засну вовремя, я завтра — вот увидишь! — ячневую кашу есть буду!..»

— Это когда же я так? — спросил Воля с улыбкой (забавно все-таки узнавать о себе то, чего сам не помнишь).

— Да когда тебе было лет пять и мы с отцом собирались, бывало, под выходной на танцы в клуб имени Гнедина.

Мать вышла во двор. Стояли жаркие дни, и Екатерина Матвеевна с Прасковьей Фоминичной готовили под открытым небом, поставив свои примусы прямо на землю.

— Имени Гнедина… — негромко повторил Воля вслух, оставшись один посреди комнаты.

Перед тем как отправиться в «Гигант» за билетами на завтрашний вечер, он подошел к матери, низко склонившейся над кастрюлей.

Приближаясь к ней, он услышал слова тети Паши:

— …взрослый станет, она пять раз замуж выскочит! Воля сразу понял, что речь шла о нем и Рите. (Что-то такое он уже слышал однажды краем уха.) Кровь прихлынула к его щекам. Отвратительно было слово «выскочит», и ужасно то, что, по правде говоря, оно немного подходило к Рите. Да, ее сестра Аля должна была именно выйти замуж — величественно, как новобрачная из церкви, а стремительная Рита — выскочить…