Прислуга в гостинице духов - [30]

Прохожие встречались редко, а те, что попадались навстречу, неизменно провожали нас удивленными взглядами. Если благодаря плащу безымянноборец хотел оставаться незаметным – тактику он выбрал в корне неверную. Перекинутый через плечо мешок тоже мало вписывался в рамки обыденности, так что я в дополнение ко всему ощущала себя еще и спутницей обитателя средневековья.

Улицы, по которым мы шли, отличались малолюдностью и плохой освещенностью. Фонари чем дальше, тем встречались все реже, зато количество ям на тротуаре увеличивалось с завидной быстротой. Вознося благодарности любимым удобным кедам, я продолжала машинально идти вперед, как вдруг Герман внезапно остановился. Большой Дом стоял где-то на окраине, а теперь мы, судя по всему, оказались на самой городской черте. Слева виднелся пустырь и небольшой пролесок, а справа возвышались какие-то заброшенные строения. Присмотревшись внимательнее, я заметила проржавевшую накренившуюся табличку, сообщавшую, что здесь некогда располагалась обувная фабрика.

Места эти выглядели не слишком радушными, отчего мне подумалось, что лучше бы я надраивала холл гостиницы, оттирая черную пакость. И вообще, совсем не то я подразумевала, когда хотела оказаться за пределами Большого Дома и немного прогуляться… совсем-совсем не то!

Тем временем Герман осмотрелся и, кивнув каким-то своим мыслям, прошествовал прямиком к фабрике. У меня разве что ноги не зачесались вернуться в родную и милую гостиницу, но отступать было поздно. Искренне пытаясь подавить скребущийся в душе страх, я вновь покорно пошла за безымянноборцем, и вскоре мы очутились у одной из полуразвалившихся стен.

К моему глубочайшему недоумению, Герман скинул свою ношу прямо на землю, затем вошел внутрь здания, откуда вернулся с какими-то дощечками, бумажками, прочим мусором и… принялся разводить костер.

Костер, чтоб его!

Наверное, со сменяющих друг друга выражений моего лица можно было рисовать набор смайликов, но Герман этого не увидел. Он сосредоточился на своем занятии, действуя при этом расслабленно и уверенно. Прошло совсем немного времени перед тем, как обшарпанные, украшенные «великим и могучим» стены облизали язычки разгоревшегося пламени.

Теперь мне приходилось чувствовать себя донельзя глупо, стоя перед костром, в то время как Герман преспокойно перед ним сидел. Он снял плащ, расстелил его прямо на земле и вальяжно на нем устроился. Правда, долго моя растерянность не продлилась – я плюнула на все и недолго думая уселась рядом с ним.

И вот горит жаркий костер, искорки вверх поднимаются, где-то капельки капают, звездочки на прояснившееся небо выползают…

«Романтика?» – спросите вы.

«Комары!» – отвечу я.

Проклятые кровопийцы до того обнаглели, что лезли прямо в глаза, чем неимоверно бесили. Один их гул раздражал настолько, что хоть вой! А этот тип рядом со мной сидел себе и в ус не дул – нет, ну надо же! Даже противные насекомые его не берут!

– Слушай… – пришлепнув очередного наглого кровопийцу, решилась заговорить я. – Мы чего вообще ждем?

Ответило мне горящее дерево, затрещав особенно громко, а вот безымянноборец промолчал.

– Понятия не имею, когда у тебя день рождения, – проговорила я, – но обязательно это выясню и таки подарю тебе учебник для изучения хороших манер. А еще лучше – методичку с указаниями по социальной адаптации.

Герман усмехнулся, что стало для меня полнейшей неожиданностью (то есть улыбаться мы все-таки умеем!), и ответил на ранее заданный вопрос:

– Мы ждем безымянных.

– Ага, – кивнула я, после того как догадка подтвердилась. – А я тебе для чего – в качестве приманки?

– Разумеется, – согласился Герман.

Прозвучало до того убедительно, что я поверила, успела запаниковать, возжелать немедленно отсюда убраться, а перед этим прибить его за такую кошмарную подставу! Но повторная усмешка и очередной скептический взгляд остудили мой пыл и открыли еще одну особенность безымянноборца: какое-никакое чувство юмора у нас, оказывается, имеется тоже.

– А ты их видишь? – резко сменила я тему.

Быстрого ответа, конечно, не ожидала (да и вообще никакого не ожидала), но внезапно его получила.

– Частично. – Герман бросил в костер скомканную бумагу. – В большей степени чувствую.

Немного воодушевившись его внезапной общительностью, да еще и с намеком на дружелюбие, я не преминула уточнить:

– А я? В смысле, если вижу их очень отчетливо, это плохо?

Общительность и дружелюбие сдохли в зародыше, ответа на сей раз я не дождалась, из чего сделала вывод: в моей способности видеть духов Герман по-прежнему сомневается. А сюда притащил, чтобы прояснить этот момент до конца.

– Вижу или нет, а уничтожать их не умею, – напомнила я ему. – Так что учти, если эти твои безымянные объявятся, моя целость и сохранность целиком на твоей совести!

Закономерно меня проигнорировав, Герман поднялся, развязал свой мешок и извлек из него сырую баранину. Разложил ее примерно в десяти шагах от костра, достал откуда-то еще несколько больших пучков мяты – можно сказать, веников! – и пару из них протянул мне.

– Разложи вокруг себя, – велел он. – Они тебя не учуют.

Вторично меня просить не пришлось – такое действо я исполнила с большой охотой. Обложилась мятой, как Котик мягкими подушками, и даже на всякий случай пожевала пару листков. Герман к такой щепетильности остался равнодушен, разве что его губы вновь скривились в некоем подобии усмешки. Да и на здоровье – пусть усмехается сколько влезет, лишь бы защиту мне обеспечил!