Пришествие Короля - [18]

Я лишь мельком увидел это удивительное зрелище — тело короля, похожего на пронзенного стрелой ворона, его застывший взгляд устремлен на гальку внизу, вся злоба покинула его. Капюшон плаща упал ему на плечи, и бугорчатые рога на его лбу стали из кроваво-красных бледными, как черви. В следующее мгновение аббат Мауган грубо затолкал меня в мешок и крепко завязал его над моей головой. Я услышал приглушенные растерянные крики и в то же время ощутил внезапный холод, когда набежавшая волна подхватила меня и стремительно понесла в море.

В моих ушах стоял рев, словно стонала сама бездна. И посреди этого грохота я услышал прощальный крик моего благородного друга:

— Сын мой, три воды крещения омыли тебя!

Когда море заплескалось вокруг меня и я ощутил, что плыву, я понял, что именно так и случилось. Не такого омовения я ожидал, и нельзя сказать, что я был очень доволен. Мне было всего двенадцать дней от роду, а я был один, в кожаном мешке среди дикого океана! Вокруг меня стонали волны, словно в муке кричал утопленный Дилан Аил Тон. А я в моем кожаном мешке, ничего не соображая, качался на волнах: на волне зеленого острова Иверддон, на волне Манау, на волне Севера, на волне самого Острова Придайн.

Куда несли меня бурные волны, белогривые кони Манавиддана маб Ллира? О Блистающий, Лучезарный, думаю, один Ты можешь спасти меня ныне! Протяни мне Крепкую Руку Твою, молю Тебя, и вытащи меня отсюда, спаси меня! Неужто буду я оставлен, беспомощный, безотчий, или все же Ты воистину Отец мой?

III ЗМЕЙ БЕЗДНЫ

Редко видывал я времена хуже. Только что был я со своими друзьями (честно говоря, лишь один не питал ко мне вражды, но все они как-то вдруг стали мне дороги) на песчаном берегу. И вот — через мгновение я замкнут в непроглядной тьме, подпрыгивая на чем-то бесформенном и неизвестном Долго потом не смолкал у меня в ушах ужасный рев. Меня мотало так и сяк, пока голова не пошла кругом, иногда подбрасывало высоко в воздух и бросало вниз, словно бездна вот-вот сглотнет меня — в такие мгновения душа в пятки уходила. Иногда меня словно медленно перекатывала чья-то игривая рука. Мне повезло, что я был не в простом мешке, но, как я позже узнал, в чудесно изготовленном самим Гофанноном маб Дон, который год и один день тяжко трудился во тьме рядом с пламенным жаром своею кузнечного горна.

Я не могу сказать, сколько минуло времени, день был или ночь, был ли я все еще в маленьком заливе, над которым возвышается Башня Бели. Только много времени спустя узнал я те слова, которые могли бы развязать узел, что затягивал мой мешок, но, когда я это сделал впервые, в ту же минуту над океаном пронеслась знаменитая буря. Ах, помнишь ли Ты, как я взывал к Тебе, умолял Тебя протянуть мне Верную Руку Твою и спасти мою жалкую жизнь?

О, Ты, Луны повелитель,

Солнца король непреклонный,

Ведущий звездную песню

На струнах Реки Гвидиона!

Король мирового потока,

Что землю всю обегает,

Владыка небес светлоокий,

Чело Твое мир озаряет!

В пурпуре и короне.

Радугой осиян,

Ты держишь в своих ладонях

Девять частей бытия.

Я также предпринял отчаянную попытку прошептать несколько молитв, которые нараспев читал надо мной аббат Мауган, хотя видимой помощи от них не было. Может быть, некоторые из них случайно и пошли на пользу, поскольку в должное время буря улеглась, все утихло, и я в моем мешке почти неподвижно завис посреди стихии. Осторожно выждав, я снова произнес необходимые слова и опасливо выглянул наружу. Стояла ночь, но на небосводе прямо надо мной ярко горела прибывающая луна. Звездные гроздья блистали так, как я в жизни не видел, даже ярче зеркального мерцания луны. Звезды смотрели на меня отовсюду, и сама луна протянула дрожащую дорожку через весь уснувший океан прямо ко мне.

Все мироздание застыло в молчании, одно мое сердце тихонько билось. Иногда за окоемом вспыхивали отблески Дальних зарниц, обрисовывая грань мира. Ее темный изгиб еще несколько мгновений стоял у меня перед глазами после того, как быстрая вспышка гасла. Я не ощущал страха, напротив, меня утешало то, что мое маленькое сердечко трепещет в самой середине этого усыпанного драгоценностями молчания. Я знал и то (а как я мог не знать), что это Ты Верной Твоей Рукой держишь все это в совершенной гармонии и что биение моего сердца лишь эхо биения Твоего.

Через все это блистающее великолепие протянулся надо мной широкой мерцающей рекой Каэр Гвидион, аркой изгибаясь по куполу небес. Если сам небосвод был цветущим звездами лугом и глаза звезд моргали от незримого солнца, то Каэр Гвидион казался мне лентой из осыпанной росой паутины, что бьется на кончиках травинок среди тающих утренних туманов. На самом верху Река петлей изгибалась вокруг своего средоточия, Гвоздя Небес, центра небесного жернова. Когда-нибудь и я поплыву по этой Реке, но тогда q чувствовал, что, прежде чем придет моя пора, мне предстоит сделать еще очень многое.

Так я плыл в одиночестве, понимая, что я — единственный, кто не спит сейчас в этом мире, и мне одному дано созерцать ту книгу, прочесть которую могу лишь я. Я не знал, да и не мог знать, есть ли какая земля на юге, севере, востоке или западе. Я был один в сердце пустынного спокойного моря, бесконечно простирающегося во все стороны. Из-за самого дальнего его края поднимались стены шатра небесного, сквозь прорехи в котором сияли те светильники, что вели со мной немой разговор. Я прислушался — не поймаю ли слабое эхо их бесподобной музыки, что и сейчас звучит в невыразимой высоте поднебесной. Пару раз мне показалось, что я уловил несколько упавших нот этой далекой мелодии. Затем я опомнился, осознав, что это всего лишь запавшие мне в память чарующие звуки песни дрозда, что пел в кустах у подножья Башни Бели. И все горести, и печали, и страдания ушли из души моей, не оставив и следа.