Пришелец - [39]

Обряд совершился по всей форме, если не считать того, что воинам пришлось скрестить над Мэгеей голые и твердые, как кремень, руки, так как их ритуальные копья затонули в волнах вместе с плотом. После этого сверток из шкуры, крест-накрест перетянутый веревками, полетел за борт, сопровождаемый заунывными воплями жриц и гулким грохотом бубна, а воины вернулись в трюм и были вновь посажены на цепь.

— А куда же исчезла душа вашего одноногого? — спросил Норман, когда молодых жриц, искоса поглядывавших на дверь, ведущую в каюту гардаров, тоже загнали в дощатую загородку на палубе. — Ведь ты не успел разыграть вокруг него весь этот балаган, разве не так? — продолжал он, в упор глядя на молчащего Эрниха.

— Воля богов свершилась над ним сама по себе, — наконец ответил он на языке гардаров так, чтобы его мог услышать стоявший чуть поодаль падре.

— Выходит, у ваших богов двойная воля, — промолвил падре. — И судьба душ, их посмертный путь может и не зависеть от твоих заклинаний.

— Они — боги, а я всего-навсего жрец, — ответил Эрних, — такой же, как и ты.

— Но тогда получается, что твои боги властны только над мертвыми?

— Для моих богов нет живых и мертвых, — сказал Эрних.

— Не понял, — поморщился падре.

— Есть только души, переходящие из одних тел в другие, воскресающие в разных обличьях…

— Так выходит, что старуха не умерла? — усмехнулся падре. — Когда же мы будем праздновать ее возвращение на нашу грешную землю?

— Грешную? — переспросил Эрних. — Что это значит?

— Возьми вот эту книгу. — Падре достал из складок мантии на толстом животе потрепанный томик в кожаном переплете и протянул Эрниху. Тот осторожно взял томик, положил его на ладонь правой руки и осторожно, словно это был только что вынутый из очага кувшин, погладил его левой ладонью.

— Раскрой ее, не бойся, — ласково сказал падре.

— Я не боюсь, — сказал Эрних и, зацепив ногтем середину томика, разломил его пополам.

— Смотри, — сказал падре, — что ты видишь?

— Значки.

— Они тебе известны?

— Нет.

— Но ты хотел бы в них разобраться?

— О да! — воскликнул Эрних. — Ты поможешь мне?

Падре помолчал немного, глядя на пенный след за кормой корабля, а затем сказал:

— Если бы я предложил тебе выбор между душой Мэгеи и способностью разбираться в этих значках, или, проще говоря, читать, — что бы ты ответил?

— Я бы спросил у своих богов, — сказал Эрних.

— Боюсь, твои боги ничего о них не знают, иначе они научили бы тебя пользоваться ими!

— Значки придумывают люди, — нерешительно возразил Эрних, вспомнив о насечках на мамонтовом ребре в руках Гильда.

— Люди! — рассмеялся падре, постучав по палубе каблуком. — Неужели ты думаешь, что те, кто сидит внизу и целыми днями ворочает тяжелые весла, в состоянии придумать хоть один значок? Зачем? Они думают только о том, чтобы набить брюхо и переспать с женщиной! Конечно, если брюхо еще не приросло к позвоночнику! — расхохотался он.

Эрних промолчал. Он хотел было сказать, что не боги, а гардары, вооруженные стреляющими трубками-пистолетами, загнали в трюм и приковали к скамьям свободных детей леса, но тогда падре мог бы вполне резонно заметить ему, что не сами пистолеты, а боги, давшие их в руки гардаров, сделали их всесильными.

— Что ж ты молчишь? — спросил падре, словно читая его мысли. — Теперь ты понимаешь, что твои боги не всесильны?

— А кто же тогда всесилен? — спросил Эрних.

— Поломай голову над значками, помучайся, а потом мы поговорим.

Падре отошел к мачте, на которой был прикреплен крест с прибитой к нему деревянной человеческой фигуркой. Подойдя, он поочередно коснулся сложенными пальцами лба, груди и обоих плеч, опустился на колени и часто-часто зашептал что-то на еще неслыханном Эрнихом языке. Эрних стал внимательно прислушиваться к его шепоту, пытаясь хотя бы отделить одно слово от другого и уловить закономерность в повторении звуков и усилий голоса. Шум моря, конский топот в обоих загонах вдоль бортов, пьяный галдеж, доносящийся из каюты гардаров, ругань женщин, плеск весел и нестройный хор гребцов под палубой — все исчезло из его слуха, заслоненное звонким гортанным перебором твердых и мягких прикосновений языка к губам и деснам одетого в длинную лиловую сутану человека. Эрних ощутил легкий укол в переносицу, наугад раскрыл оставленную на его ладони книгу, глянул в нее и вдруг увидел, как значки словно оживают перед его глазами, четко накладываясь на звуки человеческого голоса и сливаясь с ними. Глаза Эрниха сами собой побежали по черным угловатым строчкам, мгновенно распознавая четкую закономерность в их прихотливом узоре. Он вспомнил, как впервые, еще на плоту, заговорил с Норманом на кеттском языке, как тот, повинуясь некоему внушению свыше, понял его и ответил на своем, гардарском. Слова и слоги того языка порой совпадали, и тогда выделить из них соответствующие друг другу звуки уже не составляло труда. Все эти мысли и воспоминания вдруг слились в голове Эрниха в один бурлящий поток, фонтан, огненный смерч, возникающий на месте сухого дуба от удара Огненного Копья Хьоргса. И вдруг костер в его черепе разом погас, и он услышал ясный, отчетливый шепот падре. Слова, теперь простые и понятные, обращались к некоему всемогущему милосердному богу, покровителю и защитнику людского племени, именуемого «христиане». Это слово было незнакомо Эрниху, но, вглядевшись в ряды значков, он заметил в них несколько раз повторяющееся слово «Христос» и понял, что это и есть имя бога — покровителя племени.