Пришельцы. Выпуск 2 - [21]

— А я и не летаю, — читает его мысли мама, — я прихожу.

— Зачем же такие? — спрашивает сержант, но мама целует сухими губами куда-то в нос. Ласково и по-домашнему. По-маминому. Как когда-то. То есть как могла бы когда-то. Становится понятно, что спрашивать ничего не нужно. Но это, кажется, уже сон. И он проваливается, проваливается… До подъема остается еще целых шесть часов.

— Спи, котенок, — говорит она, — и не ругайся матом. Нехорошо, сынок. И драться — нехорошо. Не бей первогодков.

— А как же дисциплина? — говорит Скарабеев, потом задумывается и обещает. — Ладно, мам, не буду. Только как же?.. Ну хорошо, я постараюсь…

— Подъем!

Это кричит Никита. Он ревет страшным голосом марала перед турниром, и «зеленые» так и сыплются, словно горох, с кроватей. Суетятся, сталкиваются, бегают с выпученными глазами.

— Фор-рма одежды номер-рр два! П-подшивалов! Ты ч-чего еще?! Б! Тебе особое пр-риглашение, б, надо?! Куркин! Твою! Я щяс!!!

Тощенький Куркин пугливо оглядывается через плечо. Истеричными движениями разглаживает засаленное одеяло. Он втягивает голову в плечи, видя резкий размах. Но сержантский кулак неожиданно разжимается в полете и только легкий подзатыльник долетает до лупоглазого рядового. Это не наказание — скорее стимул. Побудительный момент. Так старший брат попрекает младшего за нерадивость. За двойку по математике. И Куркин спешит, спешит, спешит. Виноватится и «рвет когти». Вот уже и его кирзачи вдогонку всем загрохотали по доскам.

А Скарабеев аккуратно поднимает с пола маленькое, узенькое, белое перышко. Которое никто не заметил. Вероятно, оно выпало из подушки. Дневальные будут мыть — наверняка исчезнет вместе с грязной водой в ведре. Сержант секунду разглядывает его, улыбается и кладет в нагрудный карман.

— Взво-од! Строй-ся! — орет он уже на бегу.

12 апреля 2009 г.

Елена Романенко

Предрассветный бред

У меня был полный завал. Как всегда. Уже под утро, совершенно одуревший от количества выпитого кофе, никотина и попыток исправить хотя бы самые идиотские ляпы в текстах моих подопечных, я решил в очередной раз отвлечься и отдохнуть от работы. Делаю я это там же и с помощью того же — на кресле за компьютером. Иногда играю в мелкие игрушки (мелкие, блин; они еще называются «игрушки на пять минут», — издевательство просто, — я в них порой заигрываюсь на много часов), но сейчас, для разнообразия, решил оторваться по полной. Я сел отвечать на одно из бесчисленной груды писем одного из бесконечного числа молодых дарований. Выбрал самого наглого «гения» и мягко, вкрадчиво стал излагать все, что я думаю о его «нетленном» произведении. Мое перо, хотя нет, точнее, каждая клавиша — источала яд и сарказм, впрочем, завуалированный так, что автор бы ни к чему не смог придраться, не встал бы в позу (после прочтения) — «вот еще один придурок редактор, ничего не понимающий в настоящей литературе». Нет, мой адресат, по идее, должен был почувствовать ко мне благодарность, я ведь выдавал свою критику за лесть, хвалу. Типа:

— «Вы удивительно плодовитый автор. Присылаете уже четвертую рукопись за последние полгода, и каждая не меньше чем на 200—250 страниц. Таким трудолюбием отличался только Толстой, а сейчас Маринина и Донцова, это достойно восхищения. Сюжет последней Вашей работы не постыдился бы позаимствовать даже Толкиен, впрочем, он как раз его и использовал во „Властелине колец“. Образному языку позавидовал бы сам Чернышевский или хотя бы Фадеев. Вот пример великолепного образчика построения текста, упомянутого великим Чернышевским в его бессмертном произведении „Что делать?“.

„Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле его дивана: впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что мужу все-таки просторно сидеть, ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко“».

(Я очень любил эту фразу за ее абсолютный дебилизм и обожал цитировать, хотя выучить наизусть до сих пор не смог. Кстати, это тот редкий случай, когда мы с текстовой программой Word почти единомышленники. Ворд на эту речь реагирует всегда адекватно: «Слишком длинное предложение с точки зрения выбранного стиля проверки. Измените настройку, выберите более свободный стиль или разбейте это…» Я бы разбил. На мелкие кусочки. А еще он говорит, что «возможно, предложение не согласовано». Не возможно, а точно. По крайней мере, я согласия не давал.)

Я продолжил письмо «гению»:

«Чувствуете? Видите, как много можно сказать, точнее — уместить — в одно-единственное предложение? Хотя кому я это говорю? Конечно, Вы и сами по достоинству оценили это, ведь Ваши предложения еще длиннее и содержат еще больше информации. Вы просто переплюнули такого мастера, как Чернышевский! Не могу промолчать и о Вашем чудесном умении образовывать новые слова. Мне особенно понравилось „замраморел“ — доходчиво. Вместо того, чтобы изводить бумагу всякими там описаниями, вроде „он побледнел и похолодел, его лицо стало похоже на мраморное“, Вы заменяете все это новой словоформой, молодец! Или еще одна находка — „шаги чьих-то ног неслышно прошелестели по упавшей листве“. Как образно!..»