Пришельцы - [67]

    Центр же пока молчал, поскольку лаборатории и научные институты, куда товары с Покровского склада были отправлены на экспертизу, никакого заключения пока не вынесли. Наука пока, увы, не имела понятия, как разрешить проблему: всякая попытка вскрыть с предельной осторожностью ту или иную вещь кончалась плачевно - аппаратура истаивала, как лед на сковородке, истаивала без следа и даже без запаха. Ценный потребительский товар, таким образом, изводился на корню, ясности никакой не было, и отвечать, значит, было нечего. Правда, облторг (дело привычное!) прислал в адрес Ивана Васильевича Протасова косноязыкое разъяснение, смысл которого сводится к тому, что вагон с дефицитным поступлением исключительно по вине железной дороги был расписан в село Покровское, хотя фактически предназначался для областного центра и потому совершенно справедливо ошибка была в конечном итоге поправлена. Протасов (не на того нарвались!) тотчас же оседлал жеребца по кличке Маршал (серого, в яблоках) и наметом поскакал для начала в райцентр, чтобы потрясти тамошних бюрократов, а потом уж двигаться дальше, но как только всадник миновал окраину районного городка, все важные конторы опустели: Протасова панически боялись пешего, но пуще - конного. Жеребец, было замечено, придавал старику дополнительную дерзость. Так что лихая скачка в новом седле с серебряной насечкой не придала Ивану Васильевичу никакой дополнительной утехи.

    Завмаг Клавдия Царева за две последние недели исключительно осунулась, она, подобно угнетенной мусульманской женщине, закрывала лицо до глаз черным платком и не ходила - бегала по селу, чтобы не слышать бесконечных "когда?" и "почему?". Откуда ей было знать, "когда?" и "почему?" - она ведь человек маленький, и есть у нее начальство повыше, как и у всех прочих. Клавдии не верили, ее презирали теперь и советовали уезжать, пока не поздно. Все ее покинули, даже друг сердечный Витька Ковшов отвернулся, всецело захваченный навязчивой мыслью о том, что в Покровском должен стоять памятник Лошади. Витька иной раз и заглядывал к Царевой на огонек, но не присутствовало в его ласках былого жара - полюбовник был скучен и вял. Кому он такой нужен!

    Клавдия не привыкла подолгу задумываться над смыслом жизни и прочими тонкостями, в противоположность той же, к примеру, Вере Бровкиной, доярке и сожительнице Никиты Лямкина, которая говорила соседкам, пробующим ее утешать:

    - Первый мой супруг, Афанасий, мужчина был самостоятельный - пил в меру и откладывал деньги на автомобиль, потонул он в речке, и я, конечно, плакала, а этот (то есть Никита), хоть и шалапутный, но совсем безвредный и никогда меня не обижал, все только винился: я, грит, Варя, покину тебя, если что, только скажи.

    - Но и сказала бы: с его ж толку-то - ничуть!

    - Он нежный. Вам этого, бабы, не понять!

    - Где уж нам такое понять!

    Варя возвращалась с фермы, садилась на крыльцо и дотемна смотрела вдаль, куда, вихляя, уходила сельская дорога. Она уходила в большой мир, где затерялся, и, видать, невозвратно, Никита Лямкин, нежная душа, бессребреник и неудачник.

    - Господи! - вздыхала доярка Варя. - Хоть бы вернулся, я ведь жду. Без него - скучно на этом светушке, ой как скучно!

    Под закатным солнцем дорога текла, как расплавленная медь, тайга, неразличимая и темная, сливалась с небом и выплывала из небытия опять, когда поднималась луна, и звезды, будто капли смолы, плотно застилали горизонт. "Сегодня не пришел. Завтра, может, возвернется - ведь я жду, ведь мне он нужен", - думала Варя. Она верила, что на свете есть справедливость и та справедливость однажды всенепременно торжествует.

2

 Сидор Иванович Ненашев был одет в синее спортивное трико с лампасами и напоминал внешностью тренера по хоккею Тарасова. В руках он держал книгу маршала Жукова, которую как раз читал.

    Гриша Суходолов аккуратно снял синтетическую курточку и повесил ее в прихожей, стряхнул с волос воду - на улице хлестал ливень, - снял также мокрые ботинки и уж потом поставил в угол телевизор, с которым последнее время не расставался. Гриша спал мало, и глаза его были красные, как у кролика, но шустрота его не покидала. Сидор Иванович знал, что к работе Гриша относится последнее время без азарта, текущие заботы сами собой переложились на плечи Веры Ивановны Клиновой, и она начала даже помалу худеть, придавленная ответственностью. И вздыхать она стала еще длинней, а плакать - чаще.

    - Тебе, милый, уже выговор полагается - за халатность в работе, - сказал председатель, не поздоровавшись.

    - Хоть два записывай! - ответил Гриша дерзко и вытер мокрую ладошку о штаны. - Не могу я сегодня работать, как раньше, вот и все!

    - Почему же это не можешь, что же тебе мешает?

    - Пришельцы мешают.

    Лично Ненашеву инопланетянин Федя надоел: был он, кажется, слаб характером и суматошен. Председатель не мог понять, почему тот медлит, не мог понять, чего он, собственно, добивается. Наводит только тень на плетень и ничего больше. Под ногами только болтается.

    - Пришельцы! Они - сперва пришельцы, потом и ушельцы, а тебе, Григорий, лететь некуда, разве что в тюрьму. Твоя должность не только умения, но и бдительности требует. - Председатель Ненашев после этих слов назидательно воздел палец. - Бдительности, понимаешь! Подмахнул однажды бумажку не глядя и - до свиданья, мама, не горюй, не грусти, пожелай нам доброго пути, как в песне поется. По минному полю ходим, Григорий!