Пришёл солдат с фронта - [2]
В распоряжении тёти Наташи был большущий деревянный дом (бывший поповский). К нему под общей крышей было пристроено хозяйственное помещение — «двор». Во дворе жили защищённые от непогоды корова и куры, а также хранились дрова и сено. В доме было шесть комнат и кухня. Дом стоял рядом с церковью на берегу реки Осуги. Церковь при советской власти была преобразована в масло-сырзавод.
У тёти Наташи было трое детей: Галя (старшая), Валерий и Юрий. Их отца, Сергея Громова, также сельского учителя, арестовали в 1936 году как врага народа, и он бесследно исчез в застенках НКВД. Никаких сведений о его судьбе получить не удалось. В то время семья жила не в Кузьмовке, а в деревне со странным названием Молодой Туд. Когда мама переехала в Кузьмовку, с тётей Наташей жила только Галя. Валерий, как и я, был на фронте, а Юра жил где-то самостоятельно. Муж Гали, Пётр Федорко;, служил в армии в автотранспортных частях.
Так вот, я ехал «домой» в эту самую Кузьмовку. Как до неё добраться и найти дом тёти Наташи, мама разъяснила мне в письме, полученном перед отъездом из Проскурова. Надо было попасть в Москву, от Москвы на пригородном поезде доехать до Калинина (Твери), пересесть на поезд, идущий в Осташков, и выйти на станции Бакунино. От станции до Кузьмовки восемь километров лесом. Дом тёти Наташи найти легко. Ориентир — церковь.
Рисунок Оли Станиц
В Москву поезд прибыл в канун Нового 1946 года. Новый год я встретил в зале ожидания для транзитных пассажиров. 2 января 1946 года с первым поездом я приехал в Калинин и пересел в осташковский поезд. На станции Бакунино я оказался часов в десять вечера. Было уже темно. С помощью местных жителей я вышел на лесную дорогу, которая вела в Кузьмовку, и зашагал навстречу новой жизни. Небо было ясное, но луны не было. На фоне звездного неба чётко вырисовывались верхушки елей. Под ногами поскрипывал снег, январский морозец пощипывал щёки. Километров через шесть лес кончился, и передо мной с высоты открылся вид на пойму реки Осуги. Внизу мерцали огоньки в домах Кузьмовки. Над домами возвышался мой ориентир: купол церкви без креста.
В доме тёти Наташи света не было — все уже легли спать. С волнением я постучал в окно. Послышались женские голоса. В одном из окон зажёгся свет. Кто-то, отодвинув занавеску, посмотрел на улицу. Раздался звук отпираемой двери. Я поднялся на крыльцо. Дверь открылась. Передо мной стояли, радостно улыбаясь, мама и тётя Наташа. Радость встречи описать невозможно. Ведь я уехал из дома летом 1942 года. Если исключить короткое свидание 23 и 24 марта 1944 года, о котором рассказано в первой книге, мы с мамой не виделись около трех с половиной лет. Я думаю, что маме, которая жила все эти годы в постоянном тревожном ожидании плохих вестей, было тяжелей, чем мне. На моей стороне было преимущество молодости — легкомысленная уверенность в том, что со мной ничего не случится. Кроме того, пока мы молоды, материнская любовь к нам и беспокойство за нашу судьбу неизмеримо сильнее, как мне кажется, ответных чувств с нашей стороны.
Меня провели в комнату, усадили за стол, и женщины стали хлопотать на кухне, чтобы накормить меня с дороги. Еще входя в комнату, я заметил на гвозде, вбитом в стену, фуражку с квадратным верхом, которую носили офицеры польской армии — «конфедератку». Через какое-то время в комнате появился с заспанной физиономией и хозяин фуражки. Это был сын тёти Наташи Валерий, который, как и я, был на фронте, демобилизовался и вернулся домой несколько дней назад. Валерий служил в чине поручика в Народном Войске Польском, воевавшем с немцами в составе Советской армии. В польской армии не хватало своих офицеров, и потому к ней были прикомандированы наши офицеры.
Стол был накрыт, появилась бутылка водки, мы выпили за встречу, за Победу, и начались разговоры, расспросы, воспоминания. Нам было очень хорошо, но самыми счастливыми были, конечно, мама и тётя Наташа. Дети вернулись с войны живыми и невредимыми. Не всем матерям так повезло.
Сквозь сон чувствую, что вагон не покачивается, не слышно стука колёс. Наверное, стоим на станции. Интересно, что за станция. Просыпаюсь, открываю глаза и не понимаю, где я. Потом соображаю: я же не в поезде, а дома, и лежу не на вагонной полке, а на мягком пружинном матрасе. С удовольствием вдыхаю запах свежего постельного белья. А тишина-то какая! Ни стука колёс, ни шума машин. Она прерывается изредка толь-ко естественными звуками: вот где-то залаяла собака, прокукарекал петух, во дворе как-то особенно уютно и тепло промычала корова. Хорошо! Я могу лежать так в сладкой полудрёме, сколько захочу, и никто не вырвет меня из тёплой постели криком «Подъём!».
Постепенно все встали. Раньше всех женщины, а потом и мы с Валерием. За завтраком продолжался обмен воспоминаниями. Каждому из нас было о чём вспомнить. Беседа была прервана появлением гостей. Сперва пришла молодая учительница по имени Валентина Петровна. У неё кончились спички, а сельпо; (так называли в деревне магазин) было закрыто. Ей дали спички и, конечно, пригласили посидеть. Потом появилась другая учительница — Нина Максимовна. У неё кончилось растительное масло. За ней последовала Мария Ивановна — тоже молодая учительница. Что у неё кончилось, я не помню, но она также охотно откликнулась на приглашение посидеть. Так я познакомился с местной интеллигенцией. Валерий, приехавший раньше меня, был уже знаком с учительницами. Они были незамужние и примерно одного с нами возраста. В деревне после войны совсем не было полноценных молодых людей. Не удивительно, что появление в Кузьмовке двух бравых ребят (я имею в виду Валерия и себя) не могло остаться незамеченным. Посидев некоторое время, вежливые девицы удалились, пригласив меня и Валерия встретиться с ними вечером в клубе.
