Пришедший оттуда - [8]

- Чего?.. А! С ребенком-то? Тут подрезать... поднатянуть. Ну, и на шурупчиках... Деньги все вперед. Полностью. Вы не сомневайтесь, работа у меня чистая. Шикарная работа. Будете довольны.

Каморка закрывалась стеклянными дверями, а за ними снаружи были еще другие, сплошь железные, как в Госбанке. На них было множество всяких засовов, задвижек, замочных скважин, ушек с подвесными замками. Видимо, частник тут и ночевал и ел, - рядом с банкой, где был разведен столярный клей, стоял грязный стакан, а на газете лежали кружочки колбасы.

- Деньги как, сейчас дадите? - спросил частник. - Если крупные, могу разменять. - Он сделал движение куда-то в сторону кровати. - Найдем.

Я спросил, нельзя ли обойтись без всяких этих подрезок. Как-нибудь иначе сделать.

- Чего? А! Тогда если только так... Сменить целиком головку. Товар имею отличный. Большой выбор.

Раздвигая несвежие простыни, он извлек из-под кровати ящик. В ящике навалом лежали детские головки. Они, как на подбор, были очень хорошенькие. Ровные короткие носики, аккуратные дужки темных бровей.

- Сменим, дело минутное. Деньги все вперед. Полностью.

Было тяжело видеть, как он перебирал эти милые головки своими большими темными руками с грубыми пальцами, поросшими пучками черных волос.

- Я, пожалуй, пойду... Пожалуй, знаете, еще подумаю, - я стал отступать к двери.

- Долго не думайте, - сказал частник, ногой отправляя ящик обратно под кровать. Мне показалось, что головки тихонько застонали. - А то уплывет товар. Такие головки сейчас достать, вы что-нибудь понимаете или нет? - Он принялся жевать колбасу. - Когда кругом ОБХС... общественность... мусора (так он называл милиционеров). Все лезут, кого не просят.

Майка кинулась ко мне несчастная, вся заждавшаяся, даже, кажется, заплаканная. Шоколадные глаза влажно блестели на ее побледневшем лице.

- Господи! Как долго... Зачем я только все это затеяла? И потихоньку от стариков. Простить себе не могу. Подумаешь, ямочка, какая важность. Жду, жду, и мне все кажется: с вами там что-то ужасное делают. Что-то с Мальчиком... Дай-ка мне его сюда. Ах, Юрка, ты не знаешь, как это хорошо, что вот мы все трое вместе, просто вместе...

- М?

- Мгм.

- Он же тяжеленный.

- Нет, мне приятно. - Майка засмеялась. - Он такой бархатный... теплый. И откуда они только такие берутся?

Она вполголоса стала читать стихи.

...Не разучимся мы никогда

(Хорошо нам живется иль худо)

Сожалеть об ушедших туда,

Удивляться пришедшим оттуда.

- Чьи это стихи? - спросил я.

- Не знаю. Не помню. Кто-то прочел при мне... - Майка спохватилась: - А что, собственно, он тебе предлагал, этот частник? Что собирался делать?

Я объяснил.

- Ты с ума сошел! - вскинулась Майка. - Нашему Мальчику другую головку? Он же вылитый ты. Совершенно твои глаза - такого же мышиного цвета. Я только хотела немножко подправить, совсем немножко... Но чтобы менять лицо? Чтоб мой ребенок был не мой, а какой-то чужой красивый ребенок? Ну, знаешь!

Попался навстречу старичок из гарантийной мастерской. Было странно видеть его без окошка, в котором ему надлежало сидеть. Он признал меня, сказал, что Мальчик очень вырос, но особенно интересовался здоровьем тещи, которую называл: "Ну, вон та приятная гражданочка - та самая". Сообщил Майке, выпятив грудь, что сражается за новую систему оплаты - чтобы давали премиальные с учетом срока от одного ремонта до следующего. После частника он показался мне удивительно, просто на редкость симпатичным, этот седенький рыцарь ремонтного дела.

- Передайте привет... ну, вон той приятной гражданочке, той самой... Старичок зашагал дальше, вытянув шею вперед, как будто неся перед собой незримый образ своего привычного окошка и высовываясь из него, чтобы получше разглядеть дома и троллейбусы.

Я все-таки забрал у Майки Мальчика - он был невозможно тяжелый в своей бархатной шубейке, обернутый парадным атласным одеялом.

Мальчик стал безобразничать - стаскивать с меня очки, что очень любил делать. (Он вообще проявлял редкие способности к непослушанию и в этом смысле обещал пойти далеко.) Потом двумя согнутыми пальцами - костяшками пальцев - крепко и больно ухватил меня за нос и не хотел отпускать. Наконец угомонился, притих. Маленькие озорные глазки его выпучились, стали сонными, стеклянными.

Майка просунула холодную руку ко мне в рукав.

- Юр!

- М?

- Я хочу тебе кое-что сказать. Помнишь, когда ключ повернулся? Маленький ключ, в Мальчике. Это он не сам повернулся. Это я его повернула. Понимаешь, дело было вечером... я когда его укладывала спать... Ну, он посмотрел на меня своими мышиными глазками, и так это грустно... Как хочешь, я не могла.

Мальчик спал, приткнувшись на моем плече, ровно дыша мне в шею.

Начались нелады с голосом. Голос у Мальчика оказался хрипловатым, как говорил сосед Василий Андреевич - "бандитским". А иногда он вовсе пресекался - Мальчик шевелил губами, а звука не было. Как в испорченном кино.

Гоша очень этим заинтересовался. Заставлял Мальчика по команде широко открывать рот, с понимающим видом качал головой.

- Тут надо кого-то по части радио или телевидения. Конечно, я бы мог и сам поковыряться, но разве Майка позволит? А я прилично разбираюсь в схемах.