Пришедший оттуда - [10]

- Скорее всего пустяки, - мягко, осторожно говорил Эдик, поглаживая льняную голову Мальчика, который тем временем отважно рылся в его священном чемодане. - Но показать все-таки надо. Найдите хорошего специалиста...

Отворилась дверь, и вошла Майка, разрумянившаяся с мороза, со снежинками на котиковой шапке и мохнатых ресницах.

- Будем вводить открытый доступ к книгам. У нас было совещание...

Эдик присвистнул и весь напрягся, как охотничья собака, завидевшая дичь.

- Моя жена, - сказал я.

Эдик сник. Опустил голову под ударами судьбы.

- Ну вот. Как интересная женщина, так обязательно чья-то жена. Позвольте. - Он галантно снял с Майки шубку. - А нет ли у вас случайно младшей сестренки?

И за столом продолжал уделять ей много внимания.

- Вы любите апельсины, Майя Борисовна?

- Люблю.

- Как жаль, что я не апельсин!

Щуря глаза и обаятельно улыбаясь, Майка очень деловито договорилась с Эдиком, что он придет и сделает Мальчику ямочку. Я бы так не сумел.

Она ушла купать Мальчика. А тесть, покуривая трубку, все приглядывался к Эдику. Он сказал, неожиданно переходя на "ты":

- Хлопец ты вроде неплохой. А болтаешься.

Эдик улыбнулся непринужденной, подкупающей улыбочкой доброго малого, свойского парня.

- То есть как это болтаюсь? Я при деле. Заработки у меня - будь здоров. Что захотел, приобрел. Вот недавно аккордеон... Жениться, что ли, рекомендуете?

- Учиться рекомендую.

Эдик стал туманно и путано оправдываться. На дневной идти нельзя привык к деньгам. На вечерний - трудно, привык к удовольствиям. А если на заочный - не привык к самостоятельным занятиям. Вот на будущий год...

- И что вы смотрите? - сказал мне тесть, стуча трубкой. - Верно говорят: в институтах народ разбалованный, мягкий. Эх, наши бы ему задали...

В коридоре, провожая Эдика, я долго собирался с духом, прежде чем сунуть ему смятую бумажку. Результат был неожиданный - он ужасно обиделся.

- Да ни за что. Какие деньги? Так меня приняли душевно, по-семейному, за стол усадили... Что я, свинья, что ли? И не тычьте, Юрий Николаевич, все равно не возьму. - Он заставил меня спрятать деньги. - Папаша - это же прямо отличный человек. Не постеснялся, отругал меня по-отечески - вы думаете, я не ценю?

Прошла Майка, неся Мальчика, завернутого в простынку, смешного, с прилипшими мокрыми волосенками, с аппетитно выглядывающим круглым плечиком. Мальчик, веселый как птичка, повторял своим хрипловатым, "пиратским" голоском:

- Дя-дя Эдя...

Видно, только что выучил.

Эдик проводил их глазами. И сказал мне вполголоса:

- Я заметил... у него на попочке маленькие розовые буквы, выпуклые. ОП.

- Ну и что же? - не понял я.

- Значит: опытная партия. Это у них вроде первые образцы. Экспериментальные. Понаделают штук двадцать пять - тридцать, на пробу. А потом решают: запускать в серию или нет.

- Ну и что же?

- А то, - рассердился Эдик, - что если делать по-настоящему, по-честному - эти опытные образцы не следовало бы пускать в продажу. Понятно? Они ведь совершенно непроверенные...

Через два дня Эдик появился у нас снова, чтобы сделать Мальчику вторую, недостающую ямочку на правом виске. И тут выяснилось непредвиденное обстоятельство: первая ямочка разгладилась. Так-таки начисто исчезла. На левом виске ничего не было. А если нет первой ямочки, то зачем нужна вторая?

В семье шла глухая борьба.

Мы решали вопрос о том, как назвать Мальчика.

Пришел дядя Саша, брат тещи, монтажник-верхолаз, с широким размахом плеч и громким голосом, с обветренным красным лицом.

- Как назвать? Вопрос ясен. Только Егором - и точка. Вот моя резолюция! Егорка, Егорушка - куда лучше.

Оказывается, Егором его надо было назвать в честь какого-то легендарного прадеда, который перекидывал двухпудовые мешки с зерном через крышу амбара, чуть ли не голыми руками брал медведя, попадал белке в глаз с невероятного расстояния.

- Егор Кононович. Да-а... Не человек - человечище. В пятом году придушил помещика, отбывал каторгу. Но не сломился. Эх, сейчас нет таких людей. Сейчас народ жидок, - громыхал дядя Саша, поводя литыми плечами.

Оппозицию возглавлял я. Мне хотелось назвать его Виталием. Виталик, Талик - разве плохо звучит? Виталий Арсентьевич - так звали моего деда по матери, о котором в семье всегда вспоминали с уважением. Это был один из первых русских гигиенистов, профессор университета, который провел широкое санитарное обследование фабрик и заводов, много сделал для улучшения жилищных условий петербургской бедноты. И взгляды у него были прогрессивные. Помещиков, правда, не душил, но заступился за арестованных студентов и был уволен из университета.

Майка представляла из себя колеблющийся элемент. Что касается Егора Кононовича, то тут у нее возникали всякие благородные литературные ассоциации.

- Прямо как Савелий, богатырь святорусский. Помнишь у Некрасова?

К Виталию Арсентьевичу она относилась более сдержанно.

- Наверное, знал всякие иностранные языки. Это хорошо. Я хочу, чтобы Мальчик с самого детства...

Картину путали Алеха и Кирюха, которые - один из Средней Азии, другой из Сибири - подсказывали какие-то бесхарактерные, неопределенные имена: Сережа, Володя. Но загвоздка была не в них - в теще.