Присаживайтесь, джентльмены! - [4]

– Не понял! Разве в вашей конторе не знают, где вы?

– Боюсь, нет. Я сказал им, что сегодня уже не появлюсь.

Конски задумался.

– Я не сдал свою карточку. Так что они узнают, что я внутри.

– Если они об этом и узнают, то только завтра, когда твоей карточки не окажется в моей конторе.

– Есть еще этот болван на входе. Он знает, что у него внутри еще трое.

– Если только он не забудет сказать об этом своему сменщику. И если только он сам не попался в ту же ловушку, что и мы.

– Верно, – задумчиво произнес Конски. – Джек, да оставь ты в покое фонарик. Расход воздуха будет меньше.

Мы долго сидели в темноте, вслух обдумывая случившееся. Конски нас убеждал, что это был взрыв, Ноулз сказал, что происшедшее напомнило ему взрыв на взлете грузовой ракеты, который он видел собственными глазами. Когда разговор начал стихать, Конски рассказал несколько анекдотов. Я тоже попытался кое-что рассказать, но так нервничал – а попросту говоря, боялся, – что не мог вспомнить концовку. Было так страшно, что хотелось заорать во все горло.

– Джек, займись-ка фонариком, – произнес после долгой паузы Конски. – Я кое-что придумал.

– Что еще? – спросил Ноулз.

– Была бы у нас заплатка, вы могли бы надеть мой костюм и пойти за помощью.

– Но у нас нет кислорода.

– Потому-то я вас и выбрал. Вы здесь самый маленький – и вам вполне хватит воздуха, имеющегося в самом костюме, для того, чтобы пройти через следующую секцию.

– Ну, хорошо. А что ты возьмешь вместо заплаты?

– То, на чем я сижу.

– Что?

– Я имею в виду эту большую круглую штуку, на которой я сижу. Я сниму штаны, прижму одну ягодицу к дыре и гарантирую, что заплата будет герметичной.

– Но… Нет, Толстяк, так дело не пойдет. Посмотри, во что превратилась твоя рука. Ты же кровью весь истечешь прежде, чем я вернусь.

– Ставлю два к одному, что нет, – пятьдесят ставите?

– А если я выиграю, то с кого мне получать деньги?

– Вас не проведешь, мистер Ноулз. Глядите, моя жировая прослойка – толщиной пять-шесть сантиметров. Так что особой крови не будет – просто синяк останется.

Ноулз покачал головой.

– Никакой необходимости в этом нет. Если мы будем сидеть спокойно, нам хватит воздуха на несколько дней.

– Да дело не в воздухе, мистер Ноулз. Вы заметили, как здесь похолодало?

Я давно это заметил, просто не придавал значения. В моем состоянии – а мной владели страх и отчаяние – холод казался чем-то вполне естественным. Теперь я начал об этом задумываться. Когда отключился свет, отключилось и отопление. И теперь будет становиться все холоднее, и холоднее… и холоднее…

Мистер Ноулз тоже это заметил.

– Ну, ладно. Толстяк. Давай делать по-твоему.

Я сел на костюм, пока Конски готовился к операции. Он снял с себя штаны, поймал один шар, раздавил его и обмазал клейкой массой правую ягодицу. А затем повернулся ко мне.

– Ну, птенчик, – давай, снимайся с гнезда.

Мы быстро поменялись местами, потеряв, несмотря на злобное шипение в дыре, лишь небольшое количество воздуха.

Конски ухмыльнулся:

– Ребята, а здесь удобно как в мягком кресле.

Ноулз поспешно надел костюм и ушел, унеся с собой фонарь. Мы снова остались в темноте.

Через какое-то время Конски нарушил тишину.

– Джек, есть одна игра, в которую можно играть в темноте. Ты в шахматы играешь?

– Ну да, немного.

– Хорошая игра. Я играл в шахматы в декомпрессионных камерах, когда работал под Гудзоном. Может, поставим по двадцатке для интереса?

– Что? А, давай.

Он мог предложить поставить по тысяче – мне было все равно.

– Прекрасно. Королевская пешка на е-3.

– Ага – королевская пешка на е-4.

– А ты консерватор, да? Ты напоминаешь мне одну девицу, с которой я был знаком в Хобокене…

То, что он о ней рассказал, не имело никакого отношения к шахматам, хотя и доказывало, что в определенном смысле она тоже была консерватор.

– Слон f-4. Напомни, чтобы я рассказал тебе о ее сестре. Похоже, она не всегда была рыжей, но ей хотелось, чтобы люди считали, что она такой родилась. И она… Извини, твой ход.

Я начал думать, но голова у меня шла кругом.

– D-2 – d-3.

– Ферзь f-3. Так вот, она…

Он начал подробный рассказ. Я уже слышал однажды эту историю и сомневался, чтобы подобное когда-нибудь с ним происходило, во своим рассказом он меня несколько приободрил. Я даже улыбнулся в темноте.

– Твой ход, – добавил под конец Конски.

– Ох, – я уже не мог вспомнить положение фигур на доске. И решил подготовиться к рокировке, что в начале игры – всегда достаточно безопасно. – Конь с-6.

– Ферзь бьет пешку f-7. Шах и мат. С тебя двадцатка, Джек.

– Что? Этого не может быть!

– Давай, повторим ходы, – и он перечислил их один за другим.

Я мысленно провел всю игру заново и только тогда сообразил:

– Ах, черт меня побери! Ты же сделал мне детский мат!

Он захихикал:

– Тебе надо было следить за моим ферзем, а не за этой рыжей из рассказа.

Я громко расхохотался.

– У тебя есть в запасе еще какие-нибудь истории?

– Найдутся. – И Конски рассказал мне еще одну. А когда я попросил его продолжать, сказал: – Думаю, мне надо малость передохнуть, Джек.

Я вскочил с места.

– Все в порядке, Толстяк?

Он не отзывался, и мне пришлось искать его на ощупь. Когда я коснулся его лица, оно было холодным, а сам он молчал. Прижав ухо к груди, я услышал слабое сердцебиение, но руки и ноги его были словно изо льда.