Принцип неопределенности - [15]

Тем временем VIP-зал аэропорта Шереметьево начал заполняться пассажирами. Заказав в баре рюмочку коньяку, Серпухин вернулся в уютное кресло и взял лежавшую на столике газету, но на тексте статьи сосредоточиться не мог. Ему почему-то вспомнились известные строки Ахматовой, подумалось, что из сора и отбросов растут не только стихи, но и те из людей, кто не ведает стыда, хотя к себе эти слова относить он был не склонен. Нет, хмурился Мокей, никто по справедливости не оценит того, чего он добился в жизни, и уж подавно никогда не узнает, чего это ему стоило. А ведь стоило, и не дешево! И опять же не денег! Это теперь все измеряется бабками в кармане, все покупается и продается, а тогда разменной монетой был доходивший до животного ужаса страх. Но ничего, преодолел, повезло… Правда, иногда Серпухину казалось, что, не взбурли в стране, не вспенься дожидавшаяся своего часа грязь, жизнь его сложилась бы не то что по-иному — в этом не могло быть сомнений, — а много счастливее. Чего-то существенного недоставало ему в нынешнем бытии, и втайне от себя, как, возможно, многие вышедшие в князи, он чувствовал глубокую несправедливость происходящего и свою собственную несостоятельность.

Порой, хорошо предварительно набравшись, Мокей начинал читать стихи. Особенно любил Мандельштама. «Мы живем, под собою не чуя страны, — произносил он с чувством, правда, дальше порол уже откровенную отсебятину, — ее беды нам разве что на х… нужны!» И смеялся. Он был неплохо образованным человеком, по крайней мере считался таковым в те ушедшие в небытие времена, когда люди по наивности верили, что за пародию на свободу не придется расплачиваться всеобщей умственной деградацией.

Мокей зевнул, отложил газету в сторону. Стоит ли травить себя воспоминаниями: жизнь сложилась, а тому, как она сложилась, могут позавидовать очень и очень многие… Поднявшись из кресла, он направился к стойке бара, однако пригубить вторую рюмку коньяку не успел — привычно улыбаясь, к нему в форменном синем костюмчике приближалась стюардесса. Однако, вместо того чтобы вернуть взятые для прохождения формальностей паспорт и билет, женщина попросила его пройти с ней к пограничникам.

— Извините, господин Серпухин, — говорила она на ходу, показывая дорогу, — возникло маленькое недоразумение…

Мокей удивленно поднял брови. Он прекрасно знал, что все большие неприятности начинаются словами о маленьком недоразумении, но и представить себе не мог, о чем на этот раз идет речь. Паспорт не просрочен, референт за этим следит, шенгенская многократка имеется, тогда в чем дело?..

В маленькой прокуренной комнатенке, куда он попал, за столом сидел грузный мужчина с седеющим ежиком волос и погонами майора, мало соответствующими его солидному возрасту, и перебирал какие-то бумаги. На Серпухина посмотрел без всякого интереса, но присесть предложил. Долго молчал, так долго, что Мокею пришлось заговорить первым.

— Мне сказали, — произнес он голосом, в котором отчетливо звучали властные нотки, — обнаружилось маленькое недоразумение…

Рассматривавший его через очки пограничник пожал обтянутыми кителем плечами. Тяжело вздохнул:

— Обнаружилось… а уж маленькое оно или там какое, судить не мне…

И неторопливо закурил папиросу, от чего комнатка наполнилась тяжелым сизым дымом.

Эта неспешность старого служаки и какая-то показная вальяжность Серпухину не понравились. Мокей так часто улетал из этого зала, что многие служащие знали его в лицо, и грузного усатого майора, как теперь казалось, он тоже видел неоднократно. И всегда, в любое время суток, связанные с паспортным контролем и таможней процедуры были для него лишь пустой формальностью и времени не занимали.

Серпухин выжидательно покашлял, что не произвело на пограничника должного впечатления.

— В чем дело?

Майор еще раз пожал плечами и каким-то очень будничным тоном, каким говорят о гнусной погоде и удручающих видах на урожай, сообщил:

— Да, собственно, ни в чем, паспорт ваш недействителен, только и всего…

Услышав такое, Мокей открыл рот, чтобы глотнуть воздуха, да так и остался сидеть с отвисшей челюстью.

— К-как недействителен?..

— А так, не соответствует предъявляемым к документу требованиям, — любезно пояснил офицер и зевнул, прикрыв рот ладонью и выказав тем самым полнейшее к судьбе Мокея пренебрежение.

Пришедший к этому времени в себя Серпухин перешел в атаку.

— Паспорт не просрочен? Не просрочен! — повысил он голос. — Виза имеется? Имеется! Что вам еще надо?

Пограничный майор непонимающе уставился на смутьяна. Глаза его за стеклами очков были уставшие, красные, но прыгал в них какой-то не к месту заявившийся веселый чертик.

— Мне?.. Ничего! Это вам надо… Вот, возьмите, почитайте, с сегодняшнего дня вводится новое требование…

И протянул Серпухину напечатанную на бланке с гербом инструкцию.

Волнуясь, Мокей достал из кармана очки и начал пробегать документ глазами.

— На обороте, — в целях экономии времени подсказал майор, — кажется, шестой пункт…

Серпухин перевернул бумагу, указанный параграф гласил:

«В целях усиления борьбы с терроризмом… — Преамбулу Мокей привычно опустил и обратился к последним словам абзаца. — На восьмой странице заграничного паспорта должна быть вклеена фотография тещи его владельца или, в случае если обладатель документа женщина, ее свекрови». Все. Точка.