Принцессы, русалки, дороги... - [52]

— В Германской Демократической Республике.

Через несколько минут Энн-Мари объяснила мне, что ее совсем не интересовал костюм девушки, ей просто захотелось поговорить с молодежью!

— По-моему, эти молодые люди любят друг друга, — заметила француженка, — и, кроме того...

Она опять оборвала фразу.

Только на другой день я узнала о том, что недосказывала Энн-Мари в первые часы нашего знакомства. Она принесла к завтраку пакет с фотокарточками и торжественно протянула мне. Я, вытащив первую попавшуюся, спросила почти не глядя:

— Кто это?

Энн-Мари почувствовала автоматичность вопроса, покраснела и даже как будто хотела взять обратно пакет, но сдержалась, только голос у нее дрогнул:

— Вы сначала посмотрите внимательно... Если хотите... А потом объясню!

Я стала смотреть внимательно. Красивое волевое лицо мужчины. Это была фотография мужа Энн-Мари, художника и декоратора Пьера Марона. Он умер много лет назад.

Фотографии двух молодых людей, сыновей супругов Марон. Фотография старушки с пышными белыми волосами, с таким же орлиным носом, как у Энн-Мари. Это ее мать. Потом фотография самой Энн-Мари, сделанная всего несколько лет назад. Но сейчас француженка гораздо более худощава, и удивительно, она кажется моложе, чем на карточке.

Напоследок Энн-Мари многозначительно пододвинула ко мне поблекшую фотографию молодого человека в военной форме.

— Он, — сказала Энн-Мари, — никогда не обратил бы внимания на женщину, в которой нет высокого напряжения... Он, как видите, не такой красивый, как мой муж. Но он обладает высоким напряжением... По-моему, это — главное в человеке! Благодаря ему, — продолжала француженка, — я всю жизнь старалась делать хорошо все, за что бралась. Я поняла, что в этом — долг женщины по отношению к самой себе и к своим нанимателям... Я работала в агентстве путешествий, и агентство так высоко меня ценило, что до сих пор поручает мне составление некоторых договоров и платит по соглашению, — с гордостью пояснила Энн-Мари.

— Мы живем в мире, где всё и все соревнуются, — продолжала она, — ничего невозможно добиться, если не делаешь свое дело хорошо. Если начинаешь, какое-то дело, постарайся блестяще продемонстрировать все свои возможности. Это мой лозунг!

— Ну, что ж, неплохой лозунг, — сказала я.

— Спасибо. Мне он тоже нравится! Жить — значит что-то делать. Безделье — смерть. Но делать каждый день одно и то же — страшно скучно. Я до сих пор, как в молодости, хочу разнообразия, чтобы каждый день, каждую минуту появлялись обстоятельства для выражения моей индивидуальности и того запаса интеллекта, который мне дан господом богом. Было время, когда мне казалось, что я совсем старая, становилось все труднее и труднее — и в агентстве путешествий и в обществе культурных связей Франции с социалистическими странами. Работала лишь по инерции и, кроме того... Ну, хорошо, я расскажу вам все. Но только начну с середины.

И Энн-Мари рассказала мне, как пять лет назад она приехала с французской делегацией в столицу страны, в которой мы сейчас находились, и остановилась в одной из центральных гостиниц. Спустилась к портье купить марки. Тот не понимал по-французски. Но высокий, статный, седой человек, который стоял рядом с портье, обратился к Энн-Мари на ее родном языке:

— Разрешите мне помочь вам. Вы француженка?.. Я жил во Франции в тысяча девятьсот шестнадцатом году.

— Да, я француженка.

И Энн-Мари вежливо поинтересовалась:

— А где вы жили во Франции?

— В деревне Коньяк.

— Я тоже была в деревне Коньяк в тысяча девятьсот шестнадцатом году.

— Что вы там делали? — вопрос звучал недоверчиво. А Энн-Мари уже глядела на случайного собеседника, что называется, во все глаза: «Неужели он?.. Нет, не может быть!.. Нет, он! Он!»

— Я любила вас...

Теперь уже статный седой господин смотрел во все глаза на женщину, стоящую перед ним. А память, как это часто бывает, тут же стала реставрировать облик неожиданной собеседницы, снимать наслоения многих лет.

...Семнадцатилетней девушкой Энн-Мари познакомилась с молодым офицером, который стоял вместе со своим воинским подразделением в ее родной деревне Коньяк, в деревне, прославившейся на весь мир мастерами-виноделами и знаменитыми коньяками. Молодого человека звали Антонин. Через много лет он так написал Энн-Мари об их давнишней встрече:

Я только раз замечен был Судьбой —

Когда она свела меня с тобой.

Но я не понял, я не угадал,

Что это был Судьбы высокий дар!

Шел тогда 1916 год. Мировая война. Антонин вместе со своим подразделением войск союзной державы довольно долго находился во французской деревеньке. Энн-Мари показала мне свою тогдашнюю фотокарточку:

— Посмотрите, меня называли мадонной!

И действительно, распущенные густые волнистые волосы, изящный поворот головы, так что незаметен крупный нос. Выразительные глаза.

Антонин и Энн-Мари подружились, да, именно подружились — уверяла меня француженка.

— Ведь у него была уже невеста на родине, а у меня был жених — французский солдат.

Антонин очень нравился Энн-Мари своей начитанностью, жизнерадостностью, юмором.

— Он и его товарищи, — рассказывала француженка, — шутили, что, пока они находятся во Франции, они не будут как глупцы пить простую воду; они совершенно исключили воду из своего меню — пили только коньяк!