Принцессы, русалки, дороги... - [2]

— А вы приехали в Белоруссию к родным, посмотреть, как живут, или доклады читать?

Впервые я не расспрашивала водителя, а он — правда, чуть-чуть иронически — проявил ко мне нечто большее, чем профессиональное внимание. Интерес проявил. Я оценила это и постаралась ответить максимально честно:

— Приехала в командировку от газеты, но главное, чтобы встретиться с моим давним другом, Петром Мироновичем Машеровым, и побывать в его родных местах.

— Значит, вы давно его знаете? Сколько лет? Пять? Десять?

— Почти сорок, — сказала я, немного удивленная дотошностью расспросов. В них, показалось мне, скрывалась некая практическая заинтересованность. Так оно и было: молодой водитель, как выяснилось, хотел, чтобы я походатайствовала за него перед Петром Мироновичем.

Мой спутник рассказал историю, объясняющую и его хмурость в начале пути и его досадливые реплики. Рассказ был долгий, с паузами и повторами, но, по существу, укладывался в несколько слов: Иван самовольно накатал десятки километров, навещая родных и знакомых; за это он получил выговор, лишился премии и должен был пересесть на «газик».

— За один проступок столько наказаний. Может быть, раз вы сорок лет знаете товарища Машерова, вы попросите товарища Машерова, чтобы все-таки по справедливости было... Надо его наказать, но не столько раз!

— Кого «его»?

— Меня. Человека. Если провинился. Но по справедливости наказать.

Теперь уже я стала хмурой и раздосадованной. Молчала, думая о том, как легко обращается нынче молодежь с высокими понятиями «правда», «справедливость» и какие они практичные, современные молодые люди! Едва-едва сложились хорошие, впрочем, типично путевые взаимоотношения, как Иван придумал способ их выгодного использования!

Он, однако, не лишен был интуиции и чуткости. Догадался, что наше дорожное товарищество могло надломиться. Догадался, какой просьбой предотвратить надлом:

— А вы можете рассказать сейчас, какой товарищ Машеров?

Вокруг нас был утренний зимний лес, в котором вьюга скульптурно вылепила, как мне чудилось, фигуры партизан: один бросает гранату, другой стреляет с колена, третий скачет на коне...

— Могу. Стихами, — сказала я. И прочитала ему свои стихи о Белоруссии и главы из поэмы, которую тогда начала писать.

Поездка в Россоны входила в план моей командировки, но я никого не предупреждала о своем приезде всего на несколько часов. Вдвоем с молодым водителем мы до позднего вечера ходили по городу юности Петра Мироновича Машерова, разговаривая с местными жителями.

Особенная атмосфера в Россонах.

В партизанские отряды здесь в годы войны ушло более пяти тысяч человек, а те, что остались, поддерживали партизан, нередко становились заложниками карателей, трагически погибали. Кроме того, здесь дислоцировалось несколько партизанских бригад Калининской области, некоторые другие партизанские бригады, много специальных диверсионных групп.

Но есть и другие, менее заметные факты, черты, детали, позволяющие почувствовать атмосферу тех лет: рассказ бывшего партизана, недавно посаженный и уже крепкий молодой дубняк, тропинка, по которой когда-то провели заложников к месту расстрела...

Мы возвращались в Минск на рассвете. Небо впереди было бурым, как и 24 часа назад. Может быть, ночные огни города так отражались в облаках? Но мне чудилось, что бурое зарево — отражение давнего боя. За справедливость.

— Я вот что решил, — неожиданно сказал Иван. — Поработаю на «газике». Покажу себя!

...Жизнь Петра Мироновича Машерова вскоре трагически оборвалась. Может быть, в стихах и главах из поэмы «Коммунист», которые я привожу здесь, мне хотя бы в малой степени удалось показать, какой это был человек.

СЕСТРА-РЕСПУБЛИКА

На прекрасном живом челе —

Дума, словно полет орла.

...Я была на твоей земле,

Я была на ней, я была!

Сквозь дыханье сухой жары

И дождей ледяную жуть

Поднималась на край зари —

В даль мечты твоей

                                заглянуть.

Не забыть мне разлив полей

И Хатыни колокола...

Я была на земле твоей,

Я была на ней, я была!

Не на миг, не на краткий

                                         час

Благодарна тебе навек

За сияние теплых глаз,

За величие тихих рек;

За синеющий твой простор,

Что с годами мне все

                                   милей, —

В окруженье твоих сестер,

От морей до других морей.

Расцветай же и хорошей,

Беспокойную жизнь люби.

Пусть хранится в твоей душе

Хоть частица моей судьбы.

Пусть всегда — в свете дня,

                                               во мгле —

Не стихает, как шум крыла:

Я была на этой земле,

Я была на ней, я была!

В «АКСАКОВЩИНЕ», ПОД МИНСКОМ

Чеканка снеговых лесов.

Лебяжья прелесть их;

Причуды благотворных снов

На ветках ледяных.

А рядом — тени амбразур,

Суровое литье.

А выше — нежная лазурь,

Как будто лен цветет.

Великолепье хохломы,

Свист ветра-дикаря.

И это все — в душе зимы,

В зените декабря.

Храня живительный огонь,

Бессмертия звено,

Прикрыла добрая ладонь

Озимое зерно.

БЕССМЕРТНЫЙ ЗВОН ХАТЫНИ

Народный подвиг воплотился в нем

И единичной, хрупкой жизни малость.

Все то, что стало современным днем.

Все то, что было и не состоялось.

Обвал рассветов, лезвия лучей,

Луна, взошедшая тревожным диском.