Принцессы ласк и упоения - [40]

И так как принц, онемевший на этот раз от ужаса, опустил голову, не находя слов, Горе продолжало:

— Я не призрачное видение, явившееся для того, чтобы исторгнуть у тебя слезы, я — сама жизнь, и мое имя — Горе. Я не солгала, чтобы напугать тебя, бедное создание. Этот таинственный лес не так безлюден, как ты думаешь. Смотри.

Голубоватая фигура сделала широкий жест рукой, и лесная глубина внезапно засветились тусклым белесоватым светом. В промежутках между деревьями виднелись, среди белых костей и черепов, неподвижные тела, который могли принадлежать одинаково и спящим и умершим, и лес Грезы в одно мгновенье превратился в обитель Смерти.

Принц одним движением поднялся на ноги:

— Уведи меня, уведи меня, я готовь следовать за тобою, милосердный призрак, я не могу больше переносить зловещих видений, которые встают при звуках твоего голоса.

Но Горе с бесконечной жалостью взглянуло на него полными слез глазами:

— А когда ноги твои будут в крови, руки пробиты гвоздями, а тело покрыто ранами, ты не будешь жаловаться?

Принц отрицательно качнул головой.

— Пойдем! — Тогда Горе, взяв юношу за руку, повлекло его сквозь сумрак берез и сосен, но он уже не слышал того, что оно ему говорило. Он остановился, восторженно глядя на лучезарные образы женщин, появившееся на вершинах деревьев. Цепляясь большими крыльями за ветки и листья, они колыхались под высоким темным сводом леса, и их развевающиеся одежды казались белоснежными узорами инея на зеленом фоне листвы.

— Это мечты, — таинственно шепнуло Горе, приложив палец к губам, — тише, не разбуди их.

Но мелодичный шелест крыльев уже пробежал в вышине по ветвям, и с безумным взором, устремленным на причудливые фигуры, не замечая даже, что большинство из них похожи на мертвых своими закрытыми веками и восковым и лицами, не видя, что у иных под перепончатыми крыльями летучей мыши скрывались искаженные и зеленые старческие лица, принц, внезапно охваченный неведомым чудесным экстазом, выдернул руку из сжимавшей ее руки Горя и, упав у ног его на землю, проговорил дремотным уже голосом:

— Уйди, я боюсь твоей окровавленной одежды, боюсь твоих безумных глаз, опаленных слезами, уйди, я хочу спать.

И Горе покорно, как много раз до того, одиноко продолжало свой путь по заповедному лесу.

Принц в лесу. Hic felicitas [2]

Принц проснулся. Сколько времени длился его сон? Час, столетие? Изумленным взглядом он обвел местность, которой не узнавал. Высокий дремучий сосновый и березовый лес с мягкой, как войлок, землей, тонувший в голубоватой тени зеленый свод, устрашающий своим безмолвием, — все исчезло. Он заснул в зеленом сумраке леса Дидоны, а проснулся на склоне холма, поросшего короткой, прямой травой и мягко спускающегося к огромной долине. Лесистые холмы волнистой линией замыкали горизонт, и над природой, уже тронутой и позлащенной дыханием осени, носился сладковатый запах влажных листьев и зрелых плодов, запах нежной и грустной чувственности, подобной испарению страдающего тела, увядшего цветка и желудей, запах октября и, может быть, могилы.

Бледное голубое небо с большими, белыми, словно ватными облаками с перламутровыми изломами, давило холмы, как крышка. Три небольших озера неправильной формы курились в глубине долины. Лиловатые испарения, похожие на газовые шарфы, тихонько плыли над прибрежными камышами, и под этим белым и влажным небом три сонных озера, подобно трем крупным опалам, светились тусклым блеском стоячей воды.

Безбрежное спокойствие, умиленная тишина исходили от этой картины, но смутные, внезапно донесшиеся откуда-то шумы заставили принца насторожиться и вывели его из оцепенения. Они похожи были на возрастающее, однообразное и зловещее карканье ворон, и принц, приподнявшись с сухой травы, понял, что оглушительный крик несется из букового леса, уже обнаженного осенью: красноватые стволы его стеной стояли в углу долины, и высокие вершины цвета больного золота выделялись на полускате холма. Они казались черными от ворон.

Карканье их, непрестанное, злобное и хриплое, наполняло теперь всю окрестность. Порой громкий отчаянный вопль раздирал этот однообразный стон, огромная стая черных птиц, сорвавшись с какого-нибудь пункта леса, парила некоторое время в воздухе и опускалась вдалеке. Потом их болтливая, извечная свара возобновлялась с еще большим ожесточением, и над всей долиной стоял точно трескучий говор злобных ведьм; однообразие его наполняло душу тревогой.

Сердце принца сжалось от тоскливого предчувствия; он почувствовал, что спокойствие этой картины лишь видимое. С озер поднимался туман, напоенный коварной малярией; мягкий воздух этого теплого дня, это нежное, белое небо, эта томная долина были отравлены. В аромате листьев и буковых орехов таилось предчувствие тления, напитанный миазмами плывущий туман вызывал тошноту, а возрастающий шум сражения, лес, населенный каркающими птицами, тревожил его. Каким зловещим делом заняты эти безумно кружившиеся стаи ворон?

Ему показалось, будто запах тления, носившийся над всей местностью, исходит из леса. Что же это за вопли отчаяния, раздающееся по временам над безмолвными озерами и так быстро заглушаемые словно ударами клювов и когтей? Бесчисленные черные крылья трауром одели лес и небо и, полный тайного ужаса, принц спрашивал себя, какие предсмертные муки и сцены убийства таит среди своих золотистых стволов этот странный лес с могильным запахом.