Принцесса Ямакидзу - [6]

— Пошли!

На улице было прохладно, на шершавом асфальте сверкали отполированные лужи — ночью прошёл сильный дождь. Архипов шагал стремительно и напролом, хлюпая вьетнамками, и Кира, старательно огибающая каждый водоёмчик, едва поспевала за ним, постоянно сбиваясь на бег.

— У тебя ключ есть? — выдохнул Архипов, подходя к железной двери подъезда, и Кира протянула ему связку.

Тимофей Гермогенович обнаружился в гостиной. Он беспомощно, как перевёрнутая черепаха, распластался на диване. На стуле возле стояла чашка с водой и валялся блистер каких-то таблеток.

— Что с вами?! — ужаснулся Архипов.

— Голова... — простонал Тимофей Гермогенович. — Раскалывается так, что тошнит даже... Я анальгин выпил — не помогло...

— Нужно вызвать «скорую»! — Архипов засуетился, захлопал себя по карманам. — Блин, я мобильник дома оставил! У вас есть телефон?!

— Не торопитесь... — прошептал Тимофей Гермогенович. — Присядьте, прошу вас... Мне нужно рассказать вам...

«О чём? — чуть было не ляпнул Архипов. — О бриллиантах, зашитых в гамбсовском стуле?» Он трудом подавил нервный смешок.

— Садитесь же! — потребовал старик. Его голос слегка окреп, в нём послышалась если не сталь, то медь. Архипов растерянно подчинился. Выслушивать исповедь умирающего мне ещё не приходилось, смятенно подумал он, аккуратно убирая лекарства и посуду на пол.

— Моя фамилия — Сефериадис, — Тимофей Гермогенович поведал об этом так, словно признавался в убийстве. — Говорит она вам о чём-нибудь?..

Ни о чём, хотел сказать Архипов, но сразу же вспомнил.

— Разумеется! — воскликнул он. Прошлым летом, пробуя свои силы в комиксах, он неплохо изучил творческую биографию прототипа главного злодея своей первой и пока что единственной графической новеллы.

Резьбарь и лепщик Тимотеос Сефериадис в середине восьмидесятых годов прошлого века был отлично известен искусствоведам северной Европы и Северной Америки своими скульптурами в стиле антик-модерн. Этот классицистический декоративный стиль вынесло на зыбкий берег популярности волной нью-эйджа, когда западные богачи, взыскуя исконной духовности, обратились за ней к мифам Древней Греции и Древнего Рима, отчего сделалось крайне модным ставить в садах каменных приапов, размещать под балконами алебастровых атлантов и украшать спальни щекастыми амурчиками. Делалось это не для красоты или престижа, а с прагматическими целями вроде приманивания удачи или сохранения здоровья, и сам Сефериадис, будучи православным, такое неоязычество не одобрял, эксплуатируя каноны античного искусства исключительно с эстетическими целями, о чём не раз говорил журналистам. Посчитав, тем не менее, что раз уж довелось попасть в струю, то лучше не барахтаться, а плыть по течению, он уехал в США, поближе к своим поклонникам, и там на одном из званых вечеров познакомился с гремевшей в ту пору оперной дивой. Анастасия — фамилию Архипов не запомнил, ибо не любил оперу — была русской эмигранткой, Сефериадис сам был на четверть русским и поэтому быстро нашёл с ней общий язык. Они поженились, и вскоре у них родилась дочь.

Где-то через пять лет антик-модерн стал стремительно терять свою употребительность — его вытеснял фэншуй, гармонизирующий жизненное пространство неброскими статуэтками вместо помпезных статуй. Сефериадис попытался соответствовать, перешёл на миниатюры — вырезал из красного дерева вешалку в виде шеренги сатиров с эрегированными фаллосами, отлил из томпака золотые яблоки Гесперид... — однако мода менялась не только на размер, но и на стиль: Греция уступила Китаю. Сефериадиса начали забывать — а вот карьера его жены упорно шла в гору. Превращение из человека с именем в безвестного супруга прославленной певицы оказалось для честолюбивого скульптора крайне мучительным, и он начал шататься по барам, успокаивая уязвлённую гордость дешёвым виски и излиянием души кому ни попадя. Устав терпеть его пьяные выходки с учащающимися побоями и похмельными клятвами немедленно вступить в Общество анонимных алкоголиков, жена заговорила о разводе, но семейная жизнь Сефериадиса оборвалась иначе...

Субботним вечером они втроём возвращались из «Дейри Куин», отметив десятый день рождения дочери. Машину — новенький «форд», принадлежавший жене — вёл неуступчивый Сефериадис: он, разумеется, был навеселе — совсем немножко, просто плеснул чуток бренди в мороженое, убеждал он, садясь за руль, но на обледенелой дороге и этих промилле хватило для того, чтобы «форд» занесло, развернуло и выбросило на встречную полосу, где в его бок врезалась «тойота». Сам Сефериадис отделался парой неглубоких царапин, его жена и дочь скончались в больнице, а водитель «тойоты» погиб на месте. Знакомому адвокату удалось отмазать Сефериадиса, и когда спустя несколько месяцев осунувшийся, постаревший и абсолютно трезвый вдовец под злорадное улюлюканье прессы покинул Америку, продав всё своё движимое и недвижимое имущество, очень мало кому было по-настоящему интересно, куда он отправился и где потом пропал без следа.

Самым памятным его проектом, согласно Википедии, остались кумиры Пана в Центральном парке Нью-Йорка, установленные так, что встреча с каждым из них всегда оказывается неожиданной даже для опытного праздношатая, отчего никто не может с уверенностью сказать, сколько их всего: официальная версия гласит, что двенадцать, а городские легенды утверждают, что чёртова дюжина — и не сулят ничего хорошего тому, кто натолкнётся на тринадцатое изваяние, высеченное не из зелёного мрамора, как остальные, а из чёрного... Архипов нашёл эти байки на сайте про разную современную чертовщину, и настолько впечатлился, что по мотивам особенно жутких и кровавых историй нарисовал свою «Панику».