Принцесса Володимирская - [8]

– Я кончила, – прибавила Тантина, – теперь доскажите конец сами.

– Вы правы, милая Тантина, – отозвалась молодая женщина, и слезы блеснули в ее глазах. – Но видите ли, с одной стороны, я не могу, не должна ничего сказать вам, хотя верю вашей скромности, а с другой стороны, – прибавила она, усмехаясь, – я не собираюсь умирать, я хочу жить. Скажу вам одно, для того только, чтобы успокоить вас. Если бы случилась какая беда, – давайте говорить прямо, – если бы я умерла, то господин епископ знает все. Его я назначаю как бы своим душеприказчиком, а вас, милая Тантина, няней и попечительницей моего будущего ребенка. Довольны ли вы?

– Да, если господин епископ знает все, знает, кто вы и откуда, если мое предположение верно, что вы ездили к нему не с простым визитом и недаром вернулись оттуда взволнованная и в слезах, тогда я успокоюсь. Заговорить об этом с вами я считала своим долгом. Но я точно так же, как и вы, надеюсь, что все будет слава богу.

– В этом нет никакого сомнения, милая Тантина. Эта обстановка, тайна, которой я окружаю себя, все это подействовало немножко на ваше воображение и направило ваши мысли на разные дурные предчувствия. Нет, милая, мне нельзя, не надо умирать: это было бы бессмыслицей. И даже вам не следовало бы наводить меня на такие грустные размышления. Ну да до свиданья. Я устала, мне хочется заснуть.

Тантина поднялась со своего стула и хотела уходить в свою горницу, но молодая женщина протянула к ней руки и выговорила:

– Поцелуйте меня. Вы такая женщина, каких, конечно, мало на свете. Если бы я не знала наверное, что вы мне ответите отказом, то я попросила бы вас теперь же оставить родину и последовать за мною всюду, куда я поеду, в Италию и, наконец, в мое отечество. Вы говорите, что остались круглой сиротой, что вас ничто не привязывает к жизни после ваших потерь, отчего бы вам не поискать счастья, хоть дружбы, под конец вашей жизни, между чужих людей? Подумайте об этом.

– Господь с вами! Куда мне на старости лет ездить по разным чужим землям искать то, что отнял у меня Господь здесь. Почивайте, я потушу свечу.

Тантина зажгла маленькую лампадку, потушила свечу и в полумгле оглянулась на молодую женщину, улыбаясь, кивнула ей головой и тихими шагами вышла из горницы.

Долго в этот вечер не спалось старушке. Давно уже столько мыслей не роилось и не путалось в ее голове. Еще два или три дня назад она часто не знала, о чем думать; в голове ее было так же пусто, как и на сердце, а теперь столько вопросов, важных и неразрешимых, приступали к ней со всех сторон. Теперь было о чем думать, тревожиться, бояться; теперь было чем жить сердцу и голове.

Тантина лежала в своей постели, ворочаясь с боку на бок и прислушиваясь к мерно раздававшемуся на улице крику ночного стража. Через каждый час слышала она вдали звучный теноровый голос его, выкрикивавший часы. Сначала вдали, быть может, под громадными вековыми стенами епископского замка, раздавалось над спящим городом среди тишины ясной ночи:

– Все благополучно! Пробило девять!

Затем тот же голос повторял то же ближе, на соседних улицах; затем в третий раз звучный и певучий голос кричал ту же фразу под самыми окнами, и снова наступала полная тишина.

Таким образом, Тантина прослушала и девять часов, и десять, и, уже забываясь, в полудремоте слышала то же:

– Все благополучно! Пробило одиннадцать!

Старушка задремала, но вот среди ночи вдруг раздался снова крик. Ей чудится голос ночного стража. Нет, это не он, это другой голос, в соседней горнице, он зовет ее по имени.

Тантина вскочила и бросилась к молодой женщине. Она сидела на кровати, уже спустив ноги на пол, и жестом, полным ужаса, прижимала руки к лицу, будто боясь чего-то случившегося в полуосвещенной комнате.

– Тантина! – снова вскрикнула она, не видя, что старушка уже стоит около нее.

– Я здесь! здесь! Что вы! успокойтесь! Ведь надо было ждать. Успокойтесь. Это ваша прогулка все наделала. Но будьте спокойны, Господь милостив.

Молодая женщина давно уже трепетно ухватилась сильными руками и тянула к себе тщедушную старуху.

– Нет, не то, не то! Я боюсь теперь, Тантина, я боюсь умирать. Да, я умру, Тантина.

Молодая женщина, не вставая с постели, крепко ухватив старушку за плечи, спрятала лицо на груди ее.

– Я умру! Умру! – с ужасом шептала она. – Я видела сейчас мою мать, вот здесь, около себя. Она звала меня идти с собою, а куда? Если она жива, то это только упрек моей совести, а если она скончалась, то это предчувствие. Она звала меня с собою туда, где она.

– Но разве вы не знаете, жива или нет ваша матушка? – воскликнула Тантина.

– Не знаю, не знаю! Когда я бежала, – да, Тантина, я бежала из дома, – то она была после этого долго при смерти, а теперь, быть может, она приходила за мною с того света!

И молодая женщина, приняв руки и выпустив старушку, вдруг горько зарыдала.

– Бог мой, неужели же я должна умереть? – произнесла она.

Тантина стояла над нею, грустно поникнув головою.

Через минуту старушка уложила снова в постель встревоженную и трепетную женщину и, по просьбе ее, оделась и села снова около ее кровати.

Молодая женщина забылась, но сон ее был неспокоен. Она постоянно поворачивала голову на подушке, вздыхала глубоко и шептала отчетливо какие-то слова, совершенно непонятные старушке, – то был чужеземный язык. Вскоре начались муки…