Принцесса в центре внимания - [16]

Но что мне оставалось делать? Это было испытание, и надо было его выдержать. Вот как плохо, что я ни разу ни с кем не целовалась. Если бы целовалась, то и баклажан выбрасывать не пришлось бы.

Ну, и не могла же я объявить, что хотя ни разу не целовалась, зато каждый день получаю от кого-то любовные письма.

А вдруг это Майкл? Вряд ли, конечно, ну а все-таки – вдруг? И не хочу я, чтобы Лилли об этом узнала. Даже больше не хочу, чем чтобы она узнала об интервью с Беверли Белльрив. Еще не хочу, чтобы она узнала о том, что моя мама и мистер Джанини собираются пожениться. Я так стараюсь быть обычной девчонкой, которая ничем не выделяется среди своих сверстников. Однако все только что перечисленное никак не может помочь мне в исполнении этих моих желаний. Все, что касается меня, – ненормально!

Сама мысль, что где-то в мире есть мальчик, который любит меня, думает обо мне, должна, по идее, давать мне дополнительные силы, поддерживать в трудную минуту… Ну, например, давать моральную поддержку в таких случаях, как интервью с Беверли Белльрив. Эх…

Наверное, можно и не уметь уверенно формулировать свои мысли, когда на меня нацеливается камера и прямо в лицо светят прожекторы, но уж баклажан-то из окна выбросить я могу!

По-моему, Лилли от удивления испытала состояние шока. Раньше я никогда не соглашалась на подобные испытания.

Не могу внятно пояснить, почему я согласилась теперь. Может, просто хотела оправдать звание самой классной девчонки в школе?

А может, просто испугалась, что Лилли придумает что-нибудь еще похуже, а пути к отступлению уже не будет. Как-то она заставила меня пробежать по коридору туда и обратно практически без одежды. И не по тому коридору, что находится внутри квартиры Московитцев, а по тому, что снаружи.

Словом, какие бы ни были причины, я уже согласилась и вскоре после этого шла на кухню за баклажаном мимо докторов Московитц (они в купальных халатах сидели в гостиной, вокруг валялись кипы медицинских журналов, но папа Лилли читал «Спорт Ревю», а мама Лилли – «Космополитен»).

– Привет, Миа, – сказал папа Лилли из-за журнала, – как поживаешь?

– Хм, – отреагировала я довольно нервно, – отлично, спасибо.

– А как мама? – спросила мама Лилли.

– И она, – говорю, – отлично, спасибо.

– Она все еще встречается с вашим учителем алгебры?

– М-м-м, да, доктор Московитц, – подтверждаю я.

Да еще как, гораздо больше, чем вы думаете (последняя фраза – не вслух, а только мысленно).

– А ты одобряешь эти отношения? – захотелось узнать папе Лилли.

– М-м-м… Да, доктор Московитц.

Не думаю, что стоило описывать им подробно всю ситуацию – рассказать о беременности, о решении пожениться. К тому же я в данный момент проходила испытание. Совсем не время останавливаться и подвергаться психоанализу.

– Ладно, передавай ей от меня привет, – сказала мама Лилли, – мы ждем не дождемся открытия следующей ее выставки. Она будет проходить в галерее «Мэри Бун»?

– Да, мэм.

Московитцы большие поклонники таланта моей мамы. Ее картина даже висит у них в гостиной. «Женщина за завтраком в бистро "Старбакс"», одно из лучших маминых полотен.

– Мы придем, – пообещал папа Лилли.

После этого он и его жена снова уткнулись в свои журналы, а я устремилась на кухню.

Баклажан нашелся в нижнем ящике. Я засунула его под блузку, чтобы родители Лилли не засекли меня, когда я понесу овощ в комнату их дочери. Это вызвало бы ряд нежелательных расспросов. Несу я баклажан (блузка на животе оттопыривается) и думаю: вот так через несколько месяцев будет выглядеть моя мама. Странно было думать об этом. Кстати, надеюсь, когда живот будет заметен, мама станет одеваться более консервативно, чем обычно.

Хотя нет, вряд ли.

Потом в комнате происходило следующее: Лилли страшным голосом наговаривала в микрофон, что Миа Термополис собирается нанести сокрушительный удар по всем «хорошим девочкам» в целом мире. Шамика снимала, я открывала окно. Перегнулась через подоконник, проверила, не идет ли кто-нибудь, ничего дурного не подозревающий… А затем…

– Приготовились… ОГОНЬ!!!

Завораживающее это было зрелище – огромный лиловый овощ, переворачиваясь, летел вниз, становясь все меньше и меньше… На Пятой авеню много фонарей, да и окна в доме были освещены, так что мы отчетливо видели его. Он падал все ниже и ниже, пролетая мимо окон психоаналитиков, банкиров и крупных промышленников (только такие люди могут позволить себе снимать квартиры в доме, где живет Лилли), пока вдруг – ПЛЮХ! – не ударился о тротуар.

Но он не просто ударился о тротуар. Он взорвался! Осколки баклажана со страшной силой разлетелись в разные стороны, часть их попала в автобус маршрута М-1, который как раз отходил от остановки. Брызгами от баклажана заляпало еще и припаркованный тут же «Ягуар».

Я все не могла оторваться от созерцания последствий падения баклажана – он заляпал чуть ли не полулицы, как вдруг дверца со стороны водителя «Ягуара» открылась, и водитель, задрав голову, посмотрел наверх, а из-под козырька выскочил швейцар и тоже стал смотреть наверх…

Вдруг меня схватили за шкирку и стащили с подоконника.

– А ну, на пол! – зашипел Майкл, ибо это был он.