Принцесса специй - [24]

— Подарок коллеге, — и прикрываю рукой улыбку, когда он с подозрением принюхивается.

— А, кари патти,[72] — наконец определяет он. Про себя он думает: «Безумная. Это же 2.49 долларов прибыли», и поспешно кладет их к себе в карман, вяжущие листья, высушенные до черноты на стебле, — они преуменьшают недоверие и скупость.

В субботу, когда магазин сотрясается от ударов истерзанных сердец, наполненных желаниями, иногда передо мной возникает картина будущего. Она возникает сама собой. И не то чтобы я полностью ей верю. Я вижу людей, которые должны зайти в мой магазин, но когда — в какой день, год или век — непонятно. Лица видятся смутно, черты размыты, как будто смотришь через бутылку из-под кока-колы. Я не очень раздумываю над этим. Я слишком занята. И с радостью приму все, что бы ни случилось.

Но сегодня свет такой бледно-розовый, как только что распустившийся цветок караби, и на волне индийского радио крутят песню о какой-то девочке с тонкой талией в серебряных сандаликах, а я маюсь в четырех стенах. Такое ощущение, будто чайки кружат в воздухе. Мне хочется распахнуть окно. Я прохаживаюсь вдоль ближайшего к двери ряда полок, глядя на улицу, но там ничего интересного — только какая-то нищенка бродит у бакалейной палатки, да группка мальчишек лениво привалилась к разрисованным стенам салона причесок Мойша. Чей-то голос нетерпеливо зовет меня обратно к прилавку. Длинный низкий аквамариновый кадиллак с острыми плавничками по бокам проносится мимо.

Клиент жалуется, что я пробила покупку дважды. Я извиняюсь. Но на самом деле я пытаюсь вспомнить, был ли Одинокий Американец в тот раз на машине.

Да, приходится признать, он всему причина. И, да — я хочу снова его увидеть. И — да, я огорчена тем, что когда снова приходит мое видение, то, с дрожью вглядываясь в лица приходящих, я не вижу среди них его лица. Он же обещал — говорю я себе и еще больше злюсь, потому что понимаю, что это неправда. Внезапно на меня находит желание смахнуть с полки все митайс на пол, так чтобы ладду и расгуллы полетели в пыль, а сироп в осколках стекла разлился у ног. Увидеть шок в глазах посетителей, от чьих желаний я так устала.

Могу я хотя бы раз в жизни исполнить собственное желание!

Это так просто. Ровно тола[73] корня лотоса поджечь вечером с пришнипарни,[74] прошептать несколько слов — и он уже не сможет не прийти. Да, и тогда передо мной будет он, а не этот толстяк в круглых очках, бубнящий:

— У меня кончилась чана бесан.[75]

Стоило бы мне только пожелать, и он увидел бы не это старое тело, а такое, какое я захочу — дольку манго положить на ладонь, длинный тонкий срез эвкалиптового стебля. Я призову и других: абхрак[76] и амлаки, чтобы сгладились морщины, волосы почернели, а дряхлая плоть окрепла. И короля специй макарадвай, возвращающего молодость. Использовать макарадвай надо с великой осторожностью, ибо чуть больше надлежащей меры — это смерть, но я не боюсь ошибиться, ведь я, Тило, была самой блестящей среди учениц Мудрейшей.

Толстяк что-то продолжает лопотать, его жирный розовый язык шевелится во рту. Но я не слышу его.

Мудрейшая, Мудрейшая. Что бы она сказала, узнав о моем желании? Я закрываю глаза, зная, что не права, мечтая о подобном.

— О тебе я беспокоюсь больше всего, — сказала она мне в день отбытия.

Мы стояли на самом высоком гребне вулкана — только небо надо нами. Огонь Шапмати еще не был зажжен. Сложенный костер темным силуэтом выделялся в сиренево-серой вечерней мгле, мягкой, как крылья бабочки. Далеко внизу волны разбивались белой пеной, неслышно, как во сне.

Как кольца тумана — ее беспокойство вокруг меня.

Мне вдруг захотелось прижать ее к себе, запечатлеть ободряющий поцелуй на морщинистом бархате ее щек. Как будто это я была старшей, а не она. Но я не посмела.

Поэтому сделала выпад:

— Вы мало в меня верите, Мудрейшая.

— Потому что вижу твою природу. Тило, твой блеск — с червоточинкой, ты — как бриллиант с трещинкой, которая может дать разлом в кипящем котле страстей Америки.

— Что это за трещинка?

— Ты слишком любишь жизнь, в тебе потребность все испробовать самой, какое оно на вкус — сладкое или горькое, потрогать собственными руками.

— Мама, напрасно вы беспокоитесь. Еще не взойдет луна, а я уже войду в пламя Шампати, которое сжигает все желания.

Она вздохнула:

— Я буду молиться, чтобы все так и было. — И начертала благословляющий знак в сумрачном воздухе.

— Чана бесан, — говорит толстяк, от него пахнет чесночным рассолом и затянувшимся обедом. — Вы слышите? Я говорю, мне нужно немного чана бесан.

В моей голове жар. Внутри тонкое гудение, как рой пчел.

Толстяк, мне стоит только взять горсть горчичных семян, сказать одно лишь слово — и целый месяц твое брюхо будет гореть в адских коликах, извергая обратно все, что бы ты ни съел.

Тило, разве за этим ты здесь?

В моей голове звук дождя — может быть, слезы специй?

Я прикусываю губу до крови. От боли сознание проясняется, через нее начинают выходить ядовитые мысли из моего будто сведенного судорогой тела.

— Простите меня, пожалуйста, — говорю я посетителю. — Минуту, мешок с бесаном у меня в задней комнате.