Принцесса специй - [2]

Хотя нет. Еще кое-что. Мое имя, Тило, сокращенное от Тилоттама, ибо я названа в честь высушенных на солнце зерен кунжута, питательной специи. Они не знают этого, мои посетители, как и то, что раньше у меня были и другие имена.

Иногда это повергает меня в уныние — оно как озеро черного льда, — когда я подумаю, что во всей этой стране нет ни единого человека, который бы знал, кто я на самом деле.

Тогда я говорю себе: ну и что? Так даже лучше.

— Запомните, — говорила нам Мудрейшая, когда обучала нас на острове, — вы сами по себе не имеете значения. Ни одна из Принцесс. Что действительно значимо, так это ваш магазин. И специи.

Магазин. Даже если не брать в расчет внутреннюю комнату с ее неприкосновенными потайными полками, магазин для любого — это экскурсия в страну Новых Возможностей. Опасная роскошь для людей с коричневым цветом кожи, которые взялись неизвестно откуда и которым настоящие американцы могут сказать: «А какого черта?»

О, это чувство опасности.

Они любят меня, потому что чувствуют, что я это понимаю. Но и ненавидят меня за это чуть-чуть.

И кроме того — послушайте, какие вопросы я задаю. Полной женщине в брюках из полиэстера и блузкой от Сейфуэй, с волосами, стянутыми в тугой пучок, когда она наклонилась над маленькой горкой стручков зеленого перца, внимательно их рассматривая:

— Как ваш муж — нашел работу после увольнения?

Молодой женщине, которая торопливо заходит с ребенком на руках, за дхания джеера:[7]

— Кровотечение все еще сильное? Подыскать вам что-нибудь от него?

Всякий раз я вижу, как сквозь ее тело будто проходит электрический разряд. Меня даже разбирает смех, однако я удерживаюсь из сострадания. Взгляд испуганно застывает на мне, как если бы я протянула руки к лицу и, объяв его ладонями, повернула к себе. Хотя я, конечно же, так не делаю. Принцессам не дозволено прикасаться к заходящим к ним людям. Это бы расстроило хрупкое взаимодействие берущего — дающего, которое связывает нас так ненадежно.

Минуту я удерживаю их взгляд, и воздух вокруг нас сгущается и тяжелеет. Несколько стручков падает на пол, рассыпаясь, как тяжелые зеленые капли дождя. Ребенок начинает с хныканьем изворачиваться в чересчур сильно сжавшей его руке матери.

В глазах одно за другим мелькает испуг, вопрос.

«Ведьма» — говорит этот взгляд. Под опустившимися ресницами воскресают из памяти страшные сказки, что шепотом рассказывали, сидя у костра, в их деревнях.

— Это все на сегодня, — говорит мне одна, вытирая руки о свои пухлые бедра и придвигая ко мне связку перцев.

— Тихо, маленькая, тихо, рани[8] — напевает вторая, сосредоточенно теребя спутанные кудряшки ребенка, пока я пробиваю чек на покупку.

Они предусмотрительно не оглядываются, уходя. Но вскоре они вернутся. После того как стемнеет, они постучатся в закрытую дверь магазина, откуда веет исполнением их желаний, и позовут меня.

Я проведу их во внутреннюю комнату, ту, что без окон, — где я храню специи в их самом чистом виде — те, что я сама собирала на острове для особых нужд. Я зажгу свечу, которую всегда держу наготове, и направлю ее тусклый, неровный от копоти свет туда, где лежат корень лотоса и растолченный метхи,[9] мазь из фенхеля[10] и высушенная на солнце смола асафетиды. Я буду петь заклинания. Я буду искать средство. Я буду молиться за то, чтобы ушли печаль и страдание, как учила Мудрейшая. Я буду предостерегать.

Это то, для чего я покинула остров, где, как и прежде, течение дней словно плавленый сахар с корицей, и птицы поют бриллиантовыми голосами, и когда опускается тишина, она легка, как горный туман.

Покинула — ради этого магазина, где собрано все, что может понадобиться, для того чтобы сделать вас счастливее.

Но до магазина был остров, а до острова — деревня, где я родилась.

О, как давно это было — та засушливая пора, тот день, когда солнце жгло потрескавшиеся рисовые поля, и моя мать металась на родильной циновке, со стоном прося воды.

Затем металлический раскат грома, и зубчатая молния, расколовшая старый баньян на деревенской рыночной площади. Повивальная бабка причитает, глядя на фиолетовую с прожилками тучу над моей головой; и предсказатель в вечернем воздухе, полном грозой, покачивает головой, выражая сожаление моему отцу.

Меня назвали Найян Тара, Звезда Очей, но лица моих родителей выражали разочарование обманутой надеждой: еще одна девчонка, темна, как грязь.

Они завернули меня в старую тряпицу, положили на пол лицом вниз. Что такая принесет семье, кроме необходимости собирать ей приданое.

Три дня жители деревни тушили пожар на рыночной площади, мать лежала в лихорадке все это время, у коров иссякло все молоко, а я кричала, пока они не напоили меня от белой ослицы.

Может быть, поэтому слова пришли ко мне так скоро.

И способность особого видения.

Или это все от одиночества, тоски, перерастающей в озлобление, в душе темной девочки, которая бродила по деревне, предоставленная самой себе, ни у одного человека не вызывая достаточно беспокойства, чтобы сказать ей «будь осторожна».

Я знала, кто украл Бэнку, буйвола-водовоза, и какая из служанок спала со своим хозяином. Я находила под землей зарытое золото и объясняла, почему дочь ткача онемела с прошлого полнолуния. Я сказала крестьянину, как отыскать его потерянное кольцо. Я предупредила старосту деревни о наводнении до того, как оно пришло. Я, Найян Тара, чье имя значит также Провидица Звезд.