Принцесса из рода Борджиа - [3]

Странный шум и глухие звуки перестрелки доносились до него с порывами ветра. Звук был похож на гул отдаленного морского прибоя или рев разбушевавшейся толпы. Беглец, издав хриплый стон, угрожающе сжал кулаки, привстал в стременах и прокричал слова, которые унес ветер и которые подобрал Историк:

— Неблагодарный город! Вероломный город! Я любил тебя больше собственной жены — а ты… Трепещи, я вернусь в твои стены и силой оружия заставлю тебя покориться!

В это мгновение показались два всадника. Одним из них был мужчина чуть старше тридцати, красивый и сильный; лицо его, высокомерное и насмешливое, светилось умом и проницательностью. Другим был юноша лет восемнадцати, стройный и изящный; в его красоте сочетались нежность и отвага.

Пятеро дворян, завидев незнакомцев, окружили своего предводителя и постарались увлечь его за собой. Но он, воздев руки к небу, громко воскликнул:

— Я проклят! Все меня покинули! О, кто теперь смилуется надо мной?

— Я! — ответил звонкий голос.

К беглецу приближался один из незнакомцев, тот, что был моложе. Внезапный и необъяснимый ужас выразился в безумном взгляде беглеца; он взмахнул руками, словно для того, чтобы отогнать мрачное видение, и прошептал побледневшими губами:

— Ты! Ты! Карл! Брат мой, ты восстал из могилы, чтобы осудить меня?

— Вы ошибаетесь, — ответил юноша. — Я не тот, кого воскрешает ваша неспокойная совесть, я не Карл IX.

— Так кто же ты в таком случае?

— Я его сын, герцог Ангулемский.

— Ах! — пробормотал беглец. — Это ты, дитя Мари Туше и Карла! Говори же, чего ты от меня хочешь! О чем ты пришел спросить Генриха III, короля Франции?

— И я вам отвечу. Я покинул Орлеан, чтобы встретиться с вами лицом к лицу. Неделю назад, сир, в тот день, когда я достиг совершеннолетия, моя мать провела меня в свою спальню и открыла передо мною портрет, который я всегда видел затянутым крепом. Я узнал Карла IX.

— Брат мой! — пробормотал Генрих III.

— Да, ваш брат!.. Моя мать опустилась на колени и поведала мне, как умер человек, которого она обожала. Я узнал о предсмертных муках моего отца. Я узнал, что отчаявшийся, жалкий, ввергнутый в безумие, он каждым вздохом в последний час своей жизни предъявлял грозные обвинения трем палачам, трем демонам, на которых она мне указала… И я отправился в путь, чтобы сказать герцогу де Гизу: «Предатель и мятежник, что ты сделал со своим королем?»

— Гиз! — побагровел Генрих. — Ты его найдешь в моем дворце, на моем троне, быть может.

— Я отправился в путь, чтобы крикнуть в лицо Екатерине Медичи: «Подлая мать! Бессердечная мать! Что ты сделала со своим сыном?»

— Королева-мать! — простонал Генрих. — Ты найдешь ее в тюрьме Гиза.

— Я отправился в путь, чтобы найти Генриха Валуа, короля Франции, и крикнуть ему в лицо то, что должны были когда-то крикнуть дети Авеля своему дяде… «Каин! Что ты сделал со своим братом?..»

При последнем вопросе король неистовым рывком осадил своего коня, затем спешился и, вздрогнув, глухо повторил:

— Каин!..

Свита глухо зароптала:

— Король всегда король! Да здравствует король! Смерть тому, кто оскорбит его!

С этими словами дворяне обнажили шпаги… В то же мгновение спутник герцога Ангулемского оказался между молодым человеком и королевским эскортом, вынул из ножен рапиру, которая сверкнула в лучах восходящего солнца, и очень спокойно сказал:

— Господа, это дело семейное. Оставьте дядю и племянника объясниться полюбовно. Иначе я решу, что все вы — родственники, и буду вынужден считать, что я той же фамилии!

Спутники короля пришли в ярость. Шпаги должны были вот-вот скреститься, когда Генрих подал повелительный знак. Кавалеры остановились, восклицая:

— Мы еще встретимся, если только сей господин не скроет своего имени!

— Милостивые государи, — ледяным тоном сказал незнакомец, не обращая внимания на эту дерзость, — моя шпага и мое имя в вашем распоряжении. Меня зовут шевалье де Пардальян.

Его противники вздрогнули. Имя это, произнесенное с такой обезоруживающей простотой, заставило их вспомнить о давних блестящих подвигах, и они повторили в благоговейном ужасе:

— Шевалье де Пардальян!

Шевалье, казалось, не заметил необычайного впечатления, произведенного его словами. Он отошел в сторону, словно эта бурная сцена перестала его интересовать. Насвистывая сквозь зубы охотничий мотивчик времен Карла IX, он стал рассматривать кавалерийский полк, направляющийся из Парижа к Шайо.

Герцог Ангулемский не двигался. Мрачный, снедаемый угрызениями совести, Генрих III обернулся к нему.

— Молодой человек, — сказал он. — Ко всем моим бедам мне недоставало только встретить вас на скорбном пути изгнания. Молите Бога, чтобы в день, когда я вновь займу свой трон, я смог забыть, как вы надругались над моим несчастьем.

— В этот день вы увидите меня на ступенях вашего трона. И я сорву с вас королевскую мантию. А когда я вас развенчаю, я наконец-то воскликну: «Вот Каин, убивший своего брата!»

Генрих III сжал кулаки и издал глухой стон.

А юный Карл тем временем продолжал:

— Сейчас я не могу вас ненавидеть, вы можете рассчитывать только на мою жалость. Вы не более чем призрак короля, которого преследует призрак жертвы. Что же, сударь! Ведь теперь вас преследуют… До тех пор, пока вы вновь не станете королем Франции, сын Карла IX дарит вам помилование.