Принцесса и мальчишки - [4]

— Ну как? Делаем ему подсечку?

— Брось ты! Зачем? Одно дело, если он случайно подвернется под клюшку… Но специально, по-моему, не стоит.

Ирка не пришла смотреть матч, как другие девчонки. Наверное, ее это не очень интересовало, и она осталась в классе. Матч, впрочем, был слабый, играли вяло, в плохом темпе, как-то все не клеилось. Так что даже хорошо, что она не видела.

Левандовский, на его счастье, не попался мне под руку. Зато я сам вдруг растянулся и со всего разбега проехал метров десять на животе. Я, должно быть, сильно ударился рукой об лед, потому что клюшка у меня сломалась. Рука сразу одеревенела, сначала даже больно не было. Но когда я стянул перчатку, то увидел, что ладонь посинела и распухла. Пришлось мне покинуть лед.

Мальгерчик потребовал, чтобы прервали матч, потому что у нас не было запасных игроков, но наши противники отказались. После долгих пререканий они сняли самого слабого своего игрока, и обе команды играли четверками. Нашим много забили, но я этого уже не видел: пошел домой.

Два дня я не был в школе, потому что врач назначил мне процедуры. Это не помогло, и руку пришлось затянуть по локоть эластичным бинтом. И в довершение ее повесили на перевязи, как какому-нибудь инвалиду или жертве несчастного случая.

Мне было немного не по себе, когда я входил в класс. Я думал, надо мной будут смеяться. Но никто не засмеялся. Рядом с Мальгерчиком, прямо за Иркой, было свободное место. Мальгерчик, по обыкновению, что-то жевал. Он всегда, как только приходит в класс, начинает есть, достает из сумки какие-нибудь бутерброды и потом не пропускает ни одной перемены. Он парень здоровый. Должен подкрепляться.

— Привет хоккеисту! — бросил Мальгерчик. — Живой? Тогда садись рядом. Здесь свободно, я дал Боровику отставку. Он мне здорово действовал на нервы, и вчера я ему сказал: «Или ты перестанешь грызть ногти, или вали отсюда». У меня от него прямо живот заболел.

— Ну и что? Перестал? — поинтересовался я.

— Живот? Перестал. А Боровик отправился к Орловскому. Будет комплект: тот в носу ковыряет. Ну не артисты?

Я сбросил свою сумку и уселся прямо за Иркой. Она повернула голову, посмотрела на меня и вдруг говорит:

— Болит еще рука?

— Под гипсом не болит! — ответил за меня Мальгерчик. — Я знаю, у меня когда-то нога была…

— А сейчас ее нет? — усмехнулась Ирка.

— Ну, в гипсе была, ясное дело, — поправился Мальгерчик. — Год или два назад.

— У меня нет гипса, — прервал я его. — Это эластичный бинт.

— Значит, должна болеть! — сказала Ирка.

— Как это вообще случилось? — сразу принялся за расследование Мальгерчик. — Ты вел шайбу к воротам, да? И вдруг шайба пошла вбок, а ты пропахал лицом по льду. Тебя кто-то толкнул?

— Откуда я знаю? Может, и толкнул…

— Как это толкнул? — удивилась Ирка. — Кто?

— Да разве так важно кто? Я вот, например, в судьи не гожусь, — пустился в разглагольствования Мальгерчик, — слишком я нервный для этого. Попался бы мне такой тип в руки…

Я не стал слушать, что сделал бы Мальгерчик, я смотрел на Ирку и думал, как все-таки глупо устроен человек. Сколько я мучился, не зная, как с ней заговорить, а сегодня — пожалуйста — говорим как ни в чем не бывало. И она даже интересуется, что у меня с рукой…

— …именно так я бы и сделал, такой я человек, — заключил Мальгерчик.

И я так и не узнал, что же он за человек, этот Мальгерчик. Впрочем, кому он все это рассказывал — неизвестно: Ирка уже тоже его не слушала.

Предположение Мальгерчика, что меня толкнули, озадачило меня. И хоть, по правде говоря, не так уж это было и важно, но я никак не мог отвязаться от этой мысли. Если меня в самом деле толкнули, кто это мог сделать? Я стал припоминать, что происходило на поле, когда я упал…

Мальгерчик, как бы разгадав мои мысли, шепнул мне:

— Нет, это не Левандовский. Он в это время как раз около наших ворот ошивался. Я ведь его опекал. Как мы и договорились. Это уж потом, когда ты ушел с поля, я на него плюнул…

Тут Вальчак, которая стояла возле окна рядом с нашей партой, как-то странно посмотрела на меня и говорит:

— Смотрите, раненый пришел… Ты что, теперь здесь сидеть будешь?

— Допустим. А тебе-то что?

— Ничего! Мне-то все равно. Сиди хоть на шкафу!.. — рассмеялась она, как будто было отчего. — Сиди, пожалуйста… Вчера, правда, Левандовский сказал, что он здесь сидеть хочет. Поближе к Принцессе.

Ирка снова повернулась к нам.

— К кому поближе? — спросила она.

Мы с Мальгерчиком переглянулись: значит, она не знает, как ее в классе называют!

— Сиди, — буркнул мне Мальгерчик. — Парта моя, я здесь распоряжаюсь!

В это время ни к селу ни к городу в разговор влезла Сковроньская. Вечно ей нужно свое слово вставить.

— Не притворяйся, Ирка, будто ты не знаешь, рядом с кем Вальдек сидеть хочет! Вы ведь, кажется, вчера вместе в театре были…

— В каком это еще театре? — удивился я.

— Весь класс вчера в театре был, — объяснил мне Мальгерчик. — Нас на автобусе возили. Жаль, ты не смог.

— «Весь класс, весь класс»! — передразнила его Сковроньская. — Но Ирка-то сидела рядом с Левандовским, скажешь, не так?

— А я сидел рядом с колонной! — попытался сострить Мальгерчик.

Ирка почти со страхом вслушивалась в разговор, поглядывая то на Сковроньскую, то на Мальгерчика, то на Вальчак, которая теперь уселась на подоконник и, раскачивая ногами почти у нас под носом, продолжала: