Принцесса Анита и ее возлюбленный - [12]

— Случайный какой-то парень, первый раз его видел. Наверное, совестливый. Неожиданно поддержал. Если бы не он, точно замочили бы… А что за покойник, Елена Павловна?

— Личность пока устанавливается… Скажите, господин Соловей…

— Называйте меня Никитой, — попросил Никита. — Какой я господин.

В глазах дознавательши сверкнули смешинки, и на мгновение туда вернулось голодное выражение. Никита поймал себя на том, что ему хочется ее поцеловать и потискать.

— Хорошо… Мы к этому еще вернемся… Но вот такой вопрос, Никита. Вы год провели в закрытой спецшколе при ГРУ. Не могли бы вы рассказать, что это за заведение?

— Что вы, Елена Павловна, это же военная тайна. Я же на подписке… Кстати, насчет того, что мы к чему-то там вернемся… Вы, кажется, не совсем врубились в ситуацию. За мной идет охота, Елена Павловна. Обложили как волка. Дай бог еще хоть разок свидеться. Вы классная женщина, я таких не встречал. Но всегда мечтал, когда-нибудь встречу.

Дознавателыпа, он мог поклясться, чуть порозовела.

— У вас высокая температура? Плечо сильно болит?

— Дергает малость. Ничего.

— Никита, а если откровенно? Можете объяснить по-человечески, зачем все это затеяли?

— Что — это?

— Вы же не могли не понимать, что подписываете себе приговор. Если за вами никого нет… Как можно в Москве задеть ни с того ни с сего самолюбие такого могущественного человека, как Мусавай? Вы не безумец?

Никита подтянулся на подушке повыше:

— Вы много про меня накопали, Елена Павловна, но не увидели самого простого. Я ни под кем ходить не буду. Даже под Мусиком.

— Проще умереть?

— Верите или нет, намного проще. Скажу больше, смерть, Елена Павловна, такой пустяк, о котором и думать не стоит.

Будто машинально он положил руку на ее круглую коленку, обтянутую синей юбкой, и нежно сжал. Ее реакция была удивительной. Она не пошевелилась. Не сбросила его руку, лишь вспыхнула алым цветом и с горькой укоризной пробормотала:

— С ума сошел, Никита Соловей?

— Нет, — ответил он так же тихо. — Перед смертью глоток любви — самое оно.

— А если получишь оплеуху?

— Да хоть десять. Это разве цена… Елена Павловна, нас кто-нибудь слышит?

— Нет, никто.

Он продолжал гладить колено, осторожно подбираясь повыше, и, наконец, женщина, словно пробудившись, оттолкнула его руку и вместе со стулом сама отодвинулась подальше.

— Хочу сделать деловое предложение. — Никита улыбался отрешенно.

— Говори.

— Если вы с Мусиком не заодно… Помогите мне, Елена Павловна?

— Как?

— Вы прекрасно знаете, на мне ничего нет. Этот мертвяк в ресторане… наверное, подельщик Мусика, такой же бандюга. Они сами передрались между собой. Но дело даже не в этом… Я свою жизнь не очень ценю, но пять тысяч зеленых готов за нее отстегнуть. Измените меру пресечения на подписку, Елена Павловна. Это вполне в ваших силах.

Дознавательша забавно наклонила головку, словно прислушиваясь к звуку уходящей речи:

— Вы ничего не говорили, я ничего не слышала, ладно?

— Пусть так. Но если не сделаете это быстро, уже некого будет допрашивать. Лена, не бери грех на душу.

Она встала и пошла к дверям. Когда оглянулась, Никита поднял растопыренную ладонь: пять!

Эту ночь и следующую опять не спал, кемарил днем, но ничего не происходило. О нем словно забыли, хотя не придумать удобнее места, чтобы завершить акцию. Он предполагал, пожалуют солидные люди, уверенные в себе. Наученные неудачной попыткой, запасутся пушками с глушителем, впрочем, бетонный флигелек лазарета стоял на отшибе от основного здания, тут можно палить хоть из кормового орудия, никто не услышит. Но по правилам, принятым в бизнесе, полагается, чтобы с глушителем. Перед тем как убивать, ему обязательно по-доброму объяснят, в чем его вина. Как раз этот люфт даст ему единственную возможность спасти свою шкуру. У него было, что предъявить очередным посланцам Мусавая. Можно сказать, ему немного повезло. В лазарете по ночам никто не дежурил, в этом не было необходимости. Мощная железная дверь флигелька закрывалась снаружи на засов, а все окна заделаны прочными стальными решетками. Из персонала на ночь оставалась санитарка Дуня, из бывших зэчек, она с девяти вечера запиралась у себя в каморке, чтобы ублажить себя водчонкой. Вдобавок Никита был в лазарете единственный постоялец. В первую же ночь он, дождавшись полной тишины, вышел в коридор и спокойно обследовал одноэтажное здание — четыре палаты, кладовка и комната — кухня-столовая. Повезло ему в кладовке, комнатенке без окон, заваленной разнообразным хламом и узлами с тряпьем. Среди прочего там стоял прислоненный к стене остов старой кровати, хранящий в своих проржавевших пружинах воспоминания о многих необычных происшествиях. Кстати, наличие бесхозной кладовки в тюрьме (пусть даже в лазарете), где жизнь подчинялась множеству инструкций, было явлением несуразным, но Никита только порадовался этому. Из старой кровати, покрякивая от боли в плече, он вывинтил, вывернул железную штангу около полутора метров длиной, принес ее в палату и затырил под ватным матрасом. Ботинки у него отобрали, не дав взамен даже тапочек, но «ариадна» тоже по-прежнему была при нем, умело схороненная в поясе больничных то ли штатов, то ли кальсон. Вооруженный до зубов, он чувствовал себя уверенно, поджидая гостей.