Принц Шеннийский - [9]

– Кто хочет помериться с Николь? А рабыни?! – хихикает Бруно.

– Я, хозяин!

– И я!!

Бойкая брюнетка и еще одна девочка встали рядом с герцогиней, браво скинули свои легкие одежды и стали демонстрировать подтянутые фигуры. Николь вдруг опустила руки, демонстрируя большую стоячую грудь и выбритую промежность. Это был неуверенный жест. Внутри нее разгоралась борьба.

– Что скажете? – воскликнул купец. – Кто краше? Глория? Ваше мнение.

Та чуть вином не поперхнулась. Хотела безучастно сидеть, но не вышло. Впрочем, вальки отмазалась, пожав плечами. Я промолчал, Бруно и не спрашивал меня, напряг своих рабынь. А тем похоже за радость.

– Ноги кривоваты, жопа висит, – сказала насмешливо блондинка, обходя Николь вокруг. – И это в таком возрасте. Много сидит.

– Ляжки дряблые, хозяин, она не знает что такое бег, – смеется другая. – Ваши рабыни без сомнения лучше.

– Заткнитесь, твари! – заистерила Николь, снова прикрываясь. Девочки, конечно, приукрасили недостатки пленницы, но подтянуть ей фигуру не помешало бы. Рабыни на ее фоне намного привлекательнее. Пусть у Николь и красивая мордашка, но в совокупности она сдает по полной. Грудь правда у нее хороша. Тут девушки не осмелились давать характеристику. Ни у одной рабыни, что сейчас в купальне нет такой большой и красивой груди, таких великолепных сосочков с розоватыми ореолами.

Николь подавлена.

– Вы ответите все...

– Видишь, ты ничем не лучше их, и я докажу тебе, что ты тоже рабыня! – гогочет Бруно.

– Никогда я не буду рабыней!

– Ты будешь молить меня, чтобы я стал твоим хозяином! – повторил Бруно и дал знак Гарику. Тот толкнул девушку, от неожиданности она хорошо шмякнулась. Благо, под ногами была стриженная лужайка. У Вики в руках оказалась плеть. Простая треххвостка, я такие знаю. Для рабынь, такой шкуру не попортишь.

От звука первого хлесткого удара я вздрогнул сам. Нервы помнят. Кожаные полоски опустились на нежную, никогда не знавшую дискомфорта спинку. Визг сорвался на хрип и перерос в стоны боли.

– У меня нежная кожа! – в первые секунды выпалила Николь и стала задыхаться от жжения. – Нель... нельзя!!

Вика не спешила со следующим ударом, подождала немного, пока герцогиня опомнится, прочувствует боль до конца, все ее отголоски, до самой последней иголочки. Рабыня опытная, сразу видно, не раз плеть в руках держала. Может старшая у Бруно, хотя я думал, что кудрявая главнее.

Снова свист. На этот раз удар по спине был точный и нещадный. Николь извивается, как змея, рыдая и прося пощады.

– Пожалуйста... пожалуйста, хватит! Я больше не вынесу, прошу! Остановитесь! О Великие, как больно, больно. Не надо больше...

От третьего удара она визжала не своим голосом, пыталась уползти, но громила удержал ее за ногу.

– Не бейте, я сделаю все, только прекратите, – сквозь истерику лепетала она.

– К кому ты обращаешься? – подхватил Бруно.

– Не бейте хозяин! – взвизгнула Николь и разрыдалась сильнее прежнего.

– Не слышу! Что ты сказала?! – не оставлял ее Бруно.

– Вы мой хозяин!

– А ты кто?

– Я рабыня!

– Ты хочешь стать моей рабыней?!

– Да, хозяин! – прохрипела она. Бруно радостно хлопнул в ладоши.

– Клеймо! – взревел он.

– Что?! – закричала Николь, резко вскинув голову. Здоровяк Гарик поднял ее за волосы и поставил на ноги. Стража в бежевых одеждах прикатила стальную скрипучую тележку с ярко красными углями, из которых торчал стальной прут. Девушку охватил ужас. Тем временем другие ребята принесли деревянное кресло и ремни. Когда ее усаживали, она брыкалась до первой смачной пощечины. Талию и левое бедро зафиксировали широкими ремнями. Сдавили так, что бедро покраснело, а щеки Николь налились краской от давления.

Бруно поднялся и подошел к жаровне. Мы с Глорией переглянулись. Театр удался, мы впечатлены. Вальки выглядит озадаченно.

– Пожалуйста, – простонала Николь, заливаясь слезами. – Бруно...

– Надо же, ты вспомнила мое имя, – усмехнулся тот, поднимая прут, на конце которого сияло раскаленное добела клеймо. – Запомни этот день, Николь.

– Я дам тысячу золотых рин, мой отец богат, он одарит тебя, – ее слова оборвались, сменяясь отчаянным визгом. Шипение и запах горелого мяса ударил по моему сознанию. Бруно убрал клеймо от бедра не сразу, немного подержал, чтобы был четче и качественнее отпечаток. Опытный работорговец сам клеймит рабынь.

– Теперь ты рабыня на всю оставшуюся жизнь, и клеймо будет напоминать об этом, – проговорил купец, кинул прут обратно в жаровню и вернулся в свое кресло.

– Спасите меня, мне плохо, мои рыцари, папа, папочка, спаси, – заблеяла Николь, пребывая в неком беспамятстве. Мне почему–то не было ее жалко. Вообще никакой жалости. Я понимаю, что все это плохо, не правильно... Но чувства противоречивы. Бруно имеет право поступить так с ней, я не знаю почему мое подсознание говорит мне это. Просто чувствую, передалось его торжество, удовлетворение. Это их культура, на Биларозе каждый день обращают в рабство похищенных женщин. Это их жизнь. А я всего лишь гость.

Ее освободили, быстро приведя в чувства. Долго ломать комедию и страдать тоже не дали. Гарик держит нещадно, чуть что – хватает за волосы и поднимает как пушинку.