Принц и танцовщица - [45]

Шрифт
Интервал

. Еще неделька, и в Париже никого не будет, кроме англичан и американцев. Так Барбасан же не дурак, ему совсем не нужен мертвый сезон. Он складывается и уезжает.

— Куда, Церини, куда?

— Я еще не узнал, но только сегодня же наверное узнаю.

— Смотрите же! Иначе не сметь показываться мне на глаза.

Арон исчез.

Медея закатила Мекси очередную сцену.

— Вот видите? Дождались! Не угодно ли? Весь этот барбасановский балаган уезжает. И принц вместе с ними. Понимаете, принц! Принц тоже!..

— Ничего удивительного. Вернее, удивительно, что они засиделись в Париже. Здесь уже нечего делать. Начинается мертвый сезон.

— Надоели вы с этим мертвым сезоном! Сначала Церини, потом вы. Сама знаю! Не в этом дело, а в том, что Язон от нас ускользает. Слышите, ускользает! А мы со дня на день собирались учинить ему какую-нибудь пакость, да так и прособирались. И все ваша дурацкая медлительность виновата!

— Почему же моя?

— Да потому, что вы мужчина. И отдать вам справедливость, какой-то нелепый мужчина. Сделать революцию, на это хватило вас, а щелкнуть по носу этого экс-принца, на это вас не хватает… Где же ваша изобретательность?

— Она при мне, но только я не думал…

— Чего? Что они уедут? Сами же только что сказали: мертвый сезон, и делать им здесь больше нечего.

— Как же быть? — смиренно вопрошал Мекси.

— Очень просто. Ехать вслед за ними.

— Куда?

— Сама еще не знаю, куда. Поручила Церини узнать. Все равно, куда бы их не понесла нелегкая, на Мадагаскар, Цейлон, мы все равно поедем за ним.

— Поедем, — согласился оживившийся дистрийский волшебник. Он сам входил во вкус этой борьбы, этой погони, этой скачки с препятствиями. Язон Язоном, месть местью, преследование преследованием, но, кроме всего этого, Мекси сам себе не хотел сознаться, что для него уже обратилось в привычку смотреть, как галопирующий Фуэго волочит за собой на лассо клоуна Бенедетти. Лишиться этого зрелища, право, не хотелось. К тому же оставаться в Париже глухим летом, когда все порядочные люди разбегаются, было бы дурным тоном. А дистрийский волшебник весьма избегал впадать в дурной тон.

Подоспел Арон Цер со своими новостями.

— Я так и знал, так и знал! Они уезжают в Сан-Себастиан. Куда же больше! Модный курорт. Съезжается вся испанская аристократия. И даже король! А тут еще под боком Биарриц.

Медея спросила:

— Но вы уверены, что и Язон вместе с цирком?

— Уверен ли я? Это мне нравится. А контракт? Контракт на полгода? Барбасан не так глуп. Он знает, кого берет в Сан-Себастиан.

— А эта, эта угнетенная невинность, она же королева пластических поз?

— Да, да, конечно же, и она! Это как раз деликатный номер для великосветского общества, которое мы увидим на этом модном курорте.

Великолепно вышло у Цера это «мы». Он уже предвкушал Сан-Себастиан со всей его великосветскостью. Одно смущало его: Маврос, этот ужасный Маврос. Он и там будет ему отравлять существование, ему, Ансельмо Церини. Вот если бы подох или провалился сквозь землю; увы, прежде чем с ним случится то или другое, он перепортит Церу еще много крови.

Мекси спросил:

— А Фуэго и Бенедетти?

— Да, да, конечно же. И Фуэго, и Бенедетти, и все! Вся труппа.

— Когда они уезжают?

— Послезавтра. Ночь езды, а уже на следующий день первое представление.

— Как на следующий? А оборудовать цирк?

— Что такое? — торжествующе спросил Цер. — Уже за две недели там начали ставить цирк. Уже все готово. Я все узнал, все. И скажите после этого, что я не конфетка, не жемчужина?

— Гм… Довольно самовосхваления, — оборвал Мекси. — Поезжайте сейчас в «Вагон-лиг» и закажите на послезавтра два смежных купе в экспресс Париж — Сан-Себастиан.

— А я?

— Что вы? Кто вам сказал, что я беру вас в Сан-Себастиан?

— Это само собой разумеется, — ухмыльнулся Цер.

— А Маврос? Вы же его трепещете.

— Что значить «трепещете»? Я совсем не трепещу. Я только немножечко его боюсь. Я смирный человек, а этот дикарь, хотя и князь, какая-то совсем нахальная личность. Но в конце концов со мной шутки плохи. Я начинаю возить в своем чемодане револьвер.

— А разрешение у вас есть? — потешался Мекси.

— В том и дело… — вздохнул Цер. — Потому и в чемодане, что нет разрешения. Я человек мягкий, но если меня выведут из терпения, честное слово, я становлюсь горячим. Если револьвер у меня будет в кармане и этот Маврос на меня нападет, я за себя не ручаюсь, я могу выстрелить. Но все-таки, патрон, как же я? Или вы хотите, чтобы личный секретарь Адольфа Мекси отправился по шпалам в Сан-Себастиан?

— Нет, я этого не хочу, — снисходительно улыбнулся Мекси шутовской выходке своего личного секретаря. — Вы возьмете купе в общем вагоне первого класса.

— Только для себя?

— Нет, не только для себя, но и для Марии. Вы проведете ночь вместе с нею. Полагаю, вы будете вести себя прилично?..

— Это серьезно, или патрон смеется? Если бы я жил на необитаемом острове и там была бы одна женщина, и эта женщина была бы Марией, даю вам честное, благородное слово…

— Верю без всякого честного слова. Довольно болтать. Поезжайте в «Вагон-лиг». Вот вам деньги.

— Есть, патрон, есть…

9. НА МОРСКОМ БЕРЕГУ

Ранним утром, когда «аристократический» Сан-Себастиан, приводивший Арона Цера в телячий восторг, еще спал, Язон и княжна Дубенская совершали прогулку вдоль прибрежных камней с вечным прибоем, вечным шумом и вечной борьбой двух стихий: подвижной и неподвижной.


Еще от автора Николай Николаевич Брешко-Брешковский
Парижские огни

В наши дни к читателю возвращаются „арестованные“ еще недавно книги, все больший интерес вызывают творчество и судьбы неизвестных зарубежных писателей-соотечественников, живших и писавших в эмиграции. К ним в полной мере можно отнести и творчество русского писателя, журналиста Николая Николаевича Брешко-Брешковского (1874–1943 гг.), чьи произведения приобретают в наше время значимую общественную ценность. Будучи корреспондентом еженедельного эмигрантского издания в Париже, Н.Н. Брешко-Брешковский под различными псевдонимами вел отдел хроники „Парижские огни“.


Когда рушатся троны...

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Павел Филонов: реальность и мифы

Повествуя о встречах с Филоновым, его друзья и недруги вольно или невольно творят мифы о человеке, художнике, учителе. А каков же был реальный Павел Николаевич Филонов?В предлагаемый сборник включены как известные тексты, так и никогда не публиковавшиеся воспоминания людей, в разные годы встречавшихся с Филоновым. Они помогут воссоздать атмосферу споров, восхищения и непонимания, которые при жизни неизменно сопровождали его. Автобиография и письма художника позволят ознакомиться с его жизненной и творческой позициями, а отзывы в периодических изданиях включат творчество Филонова в общекультурный контекст.Книга предназначена как для специалистов, так и для широкого круга читателей, интересующихся историей русского авангарда.


Парижские огни (А. В. Руманов)

«Это было давно, очень давно, а все-таки было…В Петербурге был известен салон большой просвещенной барыни, Зои Юлиановны Яковлевой.Кто только не посещал его, начиная от великих князей, артистических знаменитостей, красивых светских дам и кончая будущими знаменитостями в роде, например, вышедшаго из Императорскаго Училища Правоведения Н. Н. Евреинова…».


Четыре звена Марка Алданова

«Останавливаться на том, что уже писалось и говорилось об Алданове, не будем. Зачем повторять известное: что в романах своих, исторических и бытовых, он талантлив, изысканно умен и тонок, ж этими тремя качествами заставляет себя читать, даже тех, кто требует лишь только захватывающей фабулы, но, не находя таковой у Алданова, вполне удовлетворяется, и как? – великолепными этюдами большого мастера…Что-же еще?Стоит на одном из первых мест в библиотеках, в отчетах книжных магазинов и переведен на без малаго двадцать языков…».


Парижские огни (О. А. Беляева, Уне Байе, Базиль Захаров)

«Несколько лет тому назад Морис Декобра, романист, переведенный на десятки языков, и с удовольствием зовущий себя «Морисом Анатольевичем», сделал мне большую любезность, познакомив меня со своим издателем Бодиньером.В ответ я пригласил Мориса Анатольевича позавтракать со мною в «Ренессансе», что на плас Альма…».


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.