Принц болен свинкой - [3]

Принц был близок к истерике. Но король дружески похлопал его по плечу и подмигнул императору:

— Ему всего двадцать три года, и естественно, что он принимает всё близко к сердцу. Я и сам когда-то собирался идти в монастырь, честное слово!

Император кивнул головой.

— Эрни, — продолжил король ласково, — ты наткнулся на вопрос, который рано или поздно приходится решать каждому монарху. Но теперь ты сможешь успешно надувать свой народ — не правда ли, ваше величество?

— Угу, — промычал император, закуривая сигару.

— Но я не хочу обманывать народ!

— Что же ты будешь делать?

— Что-нибудь честное.

Король засмеялся и опять подмигнул императору.

— Ах, юность, юность! Кстати, Эрни, сколько ты истратил за прошлый год?

— О, не помню точно… Что-нибудь между тремя-четырьмя сотнями тысяч фунтов.

— А сколько у тебя автомобилей, Эрни?

— Одиннадцать, не считая родстеров (родстер — двухместный спортивный автомобиль).

— Прекрасно, не будем считать родстеры. Ну, теперь представь себе, что ты молодой адвокат…

— Ах, я так хотел бы быть адвокатом!..

— Представь, что ты сидишь в конторе и мечтаешь, что, может быть, твои друзья нарушат законы государства и обратятся к тебе за помощью. А может быть, кто-нибудь провалится в люк канализации и поручит тебе предъявить иск к городу. Ты считал бы себя счастливцем, зарабатывая восемьсот фунтов в год… Или ты доктор и, тщетно ощупав пустые карманы, молишь судьбу о ниспослании хорошенькой эпидемии. Ты служишь в канцелярии и всё время дрожишь, чтобы тебя не спихнул с места новый протеже начальника… Ты работаешь на заводе, и если тебе не понравилась кулачная расправа мастера, то завтра ты будешь на улице. Вместо одиннадцати автомобилей, не считая родстеров, ты был бы счастлив иметь деньги на проезд в автобусе… Я снисходительный отец, Эрни, но должен сознаться, что ты совсем не гений. Но ты занимаешь место, которое даёт тебе триста-четыреста тысяч фунтов и одиннадцать машин, не считая родстеров. В самом деле, Эрни, это нелепо. Не правда ли, ваше величество?

Император кивнул и затянулся сигарой.

— Нелепо, — подтвердил он.

— У тебя тёплое местечко, сын мой, — продолжал король. — Брось свои средневековые замашки, будь современным принцем. Если народ ещё так неразвит, что позволяет тебе занимать это место, к чему внушать ему социалистические идеи? Ты рубишь сук, на котором сидишь, друг мой!

— Отец, — сказал бледный принц, — простите меня, но вы циник.

— Я этим горжусь, — добродушно ответил король. — Одно из двух: король должен быть или циником, или кое-чем похуже.

— Чем же?

— Круглым дураком, мой милый! Как может умный король уважать свой народ, когда тот дерёт глотки и из себя вон вылезает, приветствуя такого зауряднейшего типа, как ты, скажем? А ещё глупее, когда он ликует при виде твоего красного мундира, набитого воском. Король, претендующий на ум, должен быть циником и считать своих подданных дураками. Иначе может получиться обратное явление: при дураке-короле народ становится циником и обычно даёт ему по шапке.

— Я знаю, — сказал задумчиво принц. — Вы говорите это, чтобы испытать меня. Вы нарочно устроили всю эту историю с куклой. Но это неправда — всё, что вы говорите! Умоляю вас, скажите, что это не так!

Король прикурил у императора и сказал:

— Когда я был в твоём возрасте, Эрни, у меня были прекрасные бакенбарды и набор не менее прекрасных идей о святости монархии и так далее… Отец настоял, чтобы я носил также бородку. «У тебя неважный подбородок, сын мой, — говорил он, — лучше, если бы твой народ не видел его, иначе он может начать задумываться, а это для народа вредно». Сначала я не понял, в чём дело, но позднее уразумел. Тогда я уехал в маленький городок и стал обрастать вдали от людей. Потом я стал скучать и возмущаться, что без меня памятники благополучно открываются и военные парады проходят блестяще. В то время я относился к своему сану так же серьёзно, как ты, Эрни.

Король бросил окурок на подносик и продолжал:

— Ну-с, отец умер, и я должен был короноваться. Накануне я с радости перехватил шампанского и ошибся на пару стаканов старого бренди. Алкоголь не служит к украшению королевского достоинства. Словом, наутро я оказался в состоянии, кратко называемом «ни бэ ни мэ»… К счастью, мой секретарь лорд Крокингхорс выдумал блестящую штуку: раздобыл бородатого парня, вскрывавшего устрицы в кабачке. Он был так дьявольски похож на меня, что я затруднялся сказать, кто же из нас двоих король. Ну, ты догадываешься, что было дальше. Его одели в мой мундир, заставили выучить тронную речь: «Мои славные подданные! (Пауза для оваций.) Я приветствую вас! (Пауза.) Я могу только сказать: спасибо, спасибо, спасибо!» — и предупредили, что повесят, если он скажет хоть одно лишнее слово. Вот. А на следующий день газеты захлёбывались, описывая коронацию: «Его величество провёл всю церемонию с исключительным достоинством и грацией».

Принц застонал. Король откашлялся и продолжал:

— Ты понимаешь, как я себя тогда чувствовал? Но потом… ничего: взял бородача на постоянное жалованье, дал ему комнату на своей половине и гору устриц для забавы! Когда мне надоедали церемонии, я ехал отдыхать в Париж, а бремя королевских обязанностей нёс мой устричный приятель. И, знаешь, в конце концов, он стал справляться с этим делом лучше меня…