Примула. Виктория - [33]

Это голос лентяя. Вот он застонал:

«Ах, зачем меня будят! Я спал бы да спал».

Как скрипучие двери на петлях тугих,

Он, кряхтя, повернулся в перинах своих.

. . . . . . . . .

Я его навестил: я увидеть хотел,

Что он взялся за дело, что он поумнел.

Но рассказывал он, как поел, как поспал,

А молиться не думал и книг не читал.

И сказал я душе: о, печальный урок!

Ведь таким же, как этот, я сделаться мог.

Но друзья помогли мне беды избежать –

Научили трудиться и книги читать...

Человек понимает, что именно добродетель гарантирует ему спокойную и достойную жизнь. И тем не менее, именно люди, которые фактически не мыслят себя вне этой самой спокойной и достойной жизни, вдруг улыбаются криво и принимаются бормотать нечто прямо противоположное добрым правилам:

Это голос омара. Вы слышите крик?

— Вы меня разварили! Ах, где мой парик?

И поправивши носом жилетку и бант,

Он идёт на носочках, как лондонский франт.

Если отмель пустынна и тихо кругом,

Он кричит, что акулы ему нипочём.

Но лишь только вдали заприметит акул,

Он забьётся в песок и кричит караул!..

Маленькую принцессу учили английской истории, начиная эту историю, однако, не с Боудикки, а с Вильгельма Завоевателя, основавшего в 1066 году династию норманнских королей на престоле Альбиона:

«Вильгельм Завоеватель с благословения папы римского быстро добился полного подчинения англосаксов, которые нуждались в твёрдой власти и видели на своём веку немало несправедливых захватов трона и земель. Эдвин, граф Мерсии, и Моркар, граф Нортумбрии, поддержали Вильгельма Завоевателя, и даже Стиганд, архиепископ Кентерберийский, нашёл это благоразумным и решил вместе с Эдгаром Этелингом отправиться к Вильгельму и предложить ему корону. Поначалу Вильгельм вёл себя очень сдержанно, но наглость его воинов-нормандцев...»

Виктория подрастала, и главным её наставником всё более становился лорд Мельбурн, премьер-министр. Он уже и тогда — лет в пятьдесят — был высокого роста, благообразным и почти седовласым. Он стал обучать будущую королеву государственному праву, ещё более подробно — истории, а также и практике конституционного правления. К этому времени она, кроме немецкого и французского, изучила ещё и итальянский язык.

Лорд Мельбурн имел основания сомневаться в правильном и добродетельном жизнеустройстве. Его личный опыт ясно показывал ему, что добродетель торжествует отнюдь не всегда. Кроме того, следовало ещё и разобраться в том, что такое являет собою эта самая добродетель! Увы! Люди слишком часто предпочитают добродетели предметы совершенно недобродетельные, наподобие музыки и поэзии. И в итоге подобное предпочтение стоит человечеству большого количества пролитой человеческой же крови. Люди, будьте добродетельны! Но им не хочется. И лорд Мельбурн всё это знал. И он учил будущую королеву решительно полагать в определённые моменты политической жизни, что «правильность формы несущественна», и что следует периодически устраивать тот самый «Бег по кругу»[43]!.. Но, забегая вперёд, скажем, что в дальнейшем Виктории случалось бурно отстаивать именно «правильность формы» и требовать бурно, чтобы политические деятели вместо бега по кругу замерли бы на месте! Принципам, внушённым лордом Мельбурном, она изменяла, когда бывала... влюблена! А эта сказка у нас ещё впереди!..

Но не стоит думать, будто Вики росла, совершенно не зная жизни. Напротив! Английская, пуританская, англиканская, протестантская добродетель основывалась именно на твёрдом знании того, что в жизни случается смерть, случаются тяжёлые болезни, совершаются преступления и, соответственно, производятся наказания. Это полезное знание Вики постигала, к примеру, по книге Мэри Марты Шервуд «История семейства Фэрчайлд». Первый том этого замечательного сочинения вышел из печати за год до рождения будущей королевы. А по второму и третьему томам учились уже дети Виктории!..

«Труба на доме упала, проломив в одном или двух местах крышу; с той стороны, где обвалилась садовая ограда, стёкла в окнах были разбиты. Между этим местом и лесом стояла виселица, на которой висел в цепях труп; скелет ещё не обнажился, хоть труп провисел здесь уже несколько лет. На повешенном был синий камзол, чулки, туфли; вокруг шеи был повязан шёлковый платок; вся одежда была ещё цела; но лицо его было так страшно, что дети не могли на него смотреть.

— Батюшка, батюшка, что это? — вскричали они.

   — Это виселица, — сказал мистер Фэрчайлд, — а повешенный — убийца, который сперва возненавидел, а потом убил своего брата! Когда люди воруют, их вешают, но потом снимают, убедившись, что они мертвы; если же человек совершил убийство, его вешают в железных цепях и оставляют на виселице до тех пор, пока не обнажится скелет, чтобы все, кто проходит мимо, поостереглись подобного примера.

   — Ах, батюшка, уйдёмте! — вскричали дети, цепляясь за отцовский камзол.

   — Прежде, — сказал мистер Фэрчайлд, — я должен рассказать вам историю этого несчастного».

И, естественно, рассказал. Впрочем, он также рассказал и показал своим детям, что смерть может произойти не только от повешения, но и от естественных причин: