Primièra canso - [27]

Пожалуй, хуже лишь то, что главной причиной его отказа возвращаться немедленно в Конфьян, по-прежнему была Катрин де Жуайез. Даже теперь, когда он почти не надеялся на взаимность. Смешно – он подчас думал, что вот теперь настало время признаться ей, кто он на самом деле. Неужели она и тогда бы отталкивала его? И вместе с тем... признаться сейчас и сейчас получить ее любовь было бы слишком... горько? Он жаждал того, чтобы любила она его! Его, но не маркиза де Конфьяна. Потому что в душе он навсегда останется трубадуром Скрибом, имевшим кров у герцога из жалости.

– Мне больно покидать Жуайез, – наконец, ответил он Паулюсу. – Не могу вообразить себе жизни в ином месте. И не хочу.

– Ну как знаешь, – легко отозвался Паулюс. – Давай тогда выпьем еще вина, – он отхлебнул из кружки и поморщился. – Все же белое вино не в пример лучше красного.

– Твоя глотка хоть когда-нибудь просыхает?

– А к чему мне это? – усмехнулся монах. – Мне рифмы не складывать. И герцогине не угождать. Мне виноград растить и витражи короля Мишеля освящать. А с этим я и с промоченной глоткой справлюсь.

– И как это Его Величество все еще тебя держит при себе? Давно бы услал в Вайссенкройц, под крылышко брата Ансельма.

– Видишь ли, друг мой Скриб, – хитро улыбнулся Паулюс, – позабыл ты, что король наш Мишель, еще будучи принцем, всегда ценил хорошее вино, как и я. Мы вместе его не единожды... ценили. Да и уговор у нас имеется: вино, которое стану я делать, будет принадлежать Фенелле. Но и мне не придется возвращаться в Вайссенкройц.

– Твои мечты всегда вели тебя к процветанию и благополучию, – мрачно сказал Серж. – Впрочем, тут главное мечтать о дозволенном. Верно ведь?

– Не совсем, Скриб. Тут главное...

Неожиданно на полуслове его оборвали звуки труб с улицы, заливистый свист, громкие крики и, наконец, одобрительные возгласы, оборвавшие разом все прочие звуки.

– Да здравствует Ее Светлость! – доносилось с улицы. – Да здравствует Ее Светлость! И да здравствует король!

Серж удивленно приподнял брови и вытянул шею, стараясь разглядеть в окошко, у которого они сидели, что там такое приключилось, что столько шуму.

– Неужели все-таки сговорились с Фенеллой о закупке бочек? – проворчал трубадур.

– Это вряд ли... – монах почесал затылок. – Король Мишель еще на прошлой неделе продал все бочки в восточные провинции.

Серж рассеянно потянулся к бочонку, чтобы плеснуть себе еще вина. И, глядя на то, как алая струя покрывает дно кружки, он вдруг подумал, что попытается еще. Он обязательно попытается снова. И будет пытаться до тех пор, покуда она не скажет ему, пока не признает, что...

– Счастья Ее Светлости! Счастья Его Величеству! – раздалось у порога, и в харчевню влетел конюший Жером. Едва завидев трубадура Скриба и брата Паулюса, он подбежал к ним и воскликнул: – Славный нынче день, мессиры! Нынче и я решил позвать свою Агас замуж и выпросить у госпожи земли, чтобы растить свой хлеб!

– И чем же этот день столь славен? – спросил Паулюс, наливая вина для парня. – Неужто тем, что ты решил взвалить на себя обузу в юбке, в которой потом с завидным постоянством будешь находить юных дуралеев?

– Что ж вы? Ничего не слышали, мессиры? – изумился Жером. – Только что объявили о помолвке Ее Светлости и короля Мишеля Трезмонского! И находить юных дуралеев в юбке будущей королевы будет Его Величество!

Серж резко поднял взгляд на Жерома. Хотел было попросить повторить, словно часть его надеялась, что он ослышался. Но, открыв уже рот, тут же закрыл его. Все это было ни к чему. Вся жизнь была ни к чему. И безумное его сердце, забившись о грудь в попытке вырваться, вдруг замерло. И пошло дальше. В вечном своем пути оно не знало долгих остановок.

Бросив на стол монету, он крикнул:

– Выпейте, друзья мои, за здоровье будущей королевы и счастье ее с королем! Похоже, вновь настало время для поздравительных канцон!

И очертя голову, помчался вон из харчевни.

Он увидел ее во дворе замка и остановился, привалившись к воротам, так и не войдя, глядя, как она говорит с месье Бертраном. Они, кажется, о чем-то горячо спорили. «Уж не о покупке ли бочек?» – отстраненно подумал Серж, напряженно следя за тем, как вслед за ее головкой движется синее покрывало, шитое серебром. Он знал, что через мгновение она увидит его. Он подобрался и отлепился от дубовых досок. Она повернулась к нему. И взгляды их схлестнулись, чтобы ни один не отвел своего первым. Вот так, глаза в глаза, трубадур Скриб потянул из-за спины перевязь дульцимера и, когда тот оказался в его руках, на весь двор запел:

Прелестная Катрин, подобная виденью,

Достойная игры волшебных звонких лир.

Ее принес собой ласкающий зефир.

И неба, и земли прекрасное творенье,

Да принесет она любовь и свет в наш мир.