Примаков - [61]

В моей памяти он остался краснощеким, жизнерадостным парубком, любившим привлекать к себе внимание какой-либо экстравагантностью, любившим (в подражание Есенину) изредка покуролесить… Думаю, что этими бравадами он и задел кого-либо из тех, кто мог и захотел его погубить…»

Вспоминаются вещие слова Куприна: «Искусство все перетерпит и все победит». Сила может пресечь дорогу таланту, но не уязвить его. Это та самая сила, которая в беседе с Примаковым требовала Соловков для поэтов…

Наш великий гуманист Алексей Максимович Горький заботился о советских поэтах, и особенно о молодых, совсем по-иному. Приведем выдержку из письма Горького секретарю альманаха «Земля и фабрика» С. А. Обрадовичу:

«…Но если хотите, могу дать совет: как можно больше внимания молодежи! Как можно больше бережливого и заботливого отношения к ней! Из намеченных Вами сотрудников в „молодежь“ я включаю Ар. Веселого, Казина, Н. Тихонова – как поэта и как прозаика, – А. Фадеева, – отлично талантливые люди. А почему не пригласить Леонова, Катаева, А. Платонова, Ив. Приблудного и еще многих!

Будьте здоровы, крепко жму руку,

А. П е ш к о в»

Многие хорошо знают, что путь нашей молодой литературы был извилист и довольно тернист, особенно для юных, увлекающихся сердец. И мудрые правоведы вернули советскому народу настоящего поэта.

Делая только свои первые, еще робкие шаги и обращаясь к учительнице Варваре Васильевне Курячевой, Приблудный мечтал:

У неизведанных дорог,

на много лет и зим,

мне миром задан был урок.

И я им одержим.

Пусть далека глухая дверь,

пусть непосильна кладь,

мне все равно ее теперь

уже не избежать.

…Пока не выпадет мой день,

завещанный векам,

пока на высшую ступень

экзамена не сдам.

Когда же сдам и запою

легко и наизусть,

тебя, наставницу мою,

благодарить вернусь.

В село, где каждый белый дом

на все дома похож,

где в самом белом и большом

ты и теперь живешь.

Сбылась мечта поэта. Через проникновенные строки луганской газеты, сказавшей доброе слово о рано умолкнувшем певце-земляке, Приблудный вернулся в свое село, где «каждый белый дом на все дома похож».

…Сбылась мечта и особиста-дзержинца. После червонного казачества он вернулся к «ситчику». На протяжении сорока лет обеспечивал советских воинов всем «вещпайком», начиная с портянок, вещевых мешков и кончая парашютами, генеральским драпом.

Ныне он живет в родных местах – на Пресненском валу. При встрече с друзьями тех грозных лет Иван Крылов очень тепло вспоминает своего крестника – червонного казака Ивана Приблудного, с его «хриповатым, будто бы простуженным на ветрах гражданской войны голосом». И ныне он его видит темно-русым кареглазым пареньком, в несколько мешковатой гимнастерке, с «Кобзарем» за пазухой… С «Кобзарем», не с камнем…

21. Шпага Примакова и сабли червонцев

После Китая, после Пскова, в котором Примаков возглавлял стрелковый корпус, после двух поездок в Афганистан Виталий Маркович недолго работал в Японии. И все же из Страны восходящего солнца он вернулся с солидным грузом впечатлений.

Его блестящий очерк «По Японии» вышел под псевдонимом, как и его труд о Поднебесной империи. Имя автора, Витмар, расшифровывалось довольно просто – Виталий Маркович.

Примаков в той книге выступает и как острый публицист и как незаурядный художник. В стране, утверждает очеркист, земли и риса предостаточно. Чужие земли японскому народу не нужны, к ним тянутся лишь жадные руки империалистических хищников.

Много внимания уделяет автор зловещей роли в судьбах народа императорского двора, генштаба, концернов, банков, а также мировых хищников – сначала наблюдателей, а потом и активных участников событий. «Тихоокеанская проблема, главным элементом которой является китайский рынок, будет разрешаться империалистами путем вооруженной борьбы».

Слова Витмара сбылись спустя восемь лет. Началось оно с Пирл-Харбора: воздушного нападения японцев на базу американского флота.

Меткое слово находит автор записок для передачи своих богатых впечатлений о различных сторонах жизни страны – о японских богах, о выезде микадо, о землетрясении, о чайных плантациях, о гейшах, о японском фашизме, о парламентских нравах.

Очерк начинается эпиграфом из сочинений кичливого японского полководца древности Хидеоши: «Пойду за море и, как циновку, унесу под мышкой Китай».

А буря внесла в этот план свои коррективы – она раскидала флот хвастливого завоевателя.

Шел 1933 год. С версткой новой книги я полетел в Ростов, к Примакову.

Заглянув вместе со мной к командующему Дмитрию Каширину, одному из первых оренбургских казаков-большевиков, его заместитель Виталий Маркович привез меня к себе. За столом все интересовался житьем-бытьем наших ветеранов. Услышав о том, что боевой командир из шахтеров Домбровщины Иван Хвистецкий работает объездчиком в Жмеринском лесничестве, он весь потускнел и тут же стал соображать, как помочь товарищу.

После обеда с хозяином дома мы пошли в его огромный, казармоподобный, скромно обставленный кабинет. Прежде чем просмотреть привезенную мною верстку, Виталий, теперь уже выглядевший солиднее своих тридцати пяти лет, достал с полки книжку «Первая червонная».