Прикованный к красному ядру - [21]

Прюитт выпрямился. Он вспотел и тяжело дышал. Скорчив гримасу, он со злостью стянул перчатки и засунул их в задний карман штанов.

Грин чуть приподнялся и улыбнулся Прюитту.

Надсмотрщик стиснул зубы и ударил Грина ногой в бок. Грин сморщился и осел. Прюитт отошел. У него было острое желание убить Грина.

Заперев дверь конуры, он сел на мула и двинулся в поле. Красные ядра, собравшись вокруг цистерны, смотрели, как он проехал мимо. Толливер был задумчив.

— Что вы скажете, — вдруг спросил он, — если мы бросим все это? Все!

— Дурак!

Толливер покачал головой:

— Я начинаю понимать, что задумал Грин.

— Вот оно как? И что же?

Толливер улыбнулся Ле Васо:

— Покончить с этой плантацией.

— Что означает эта чушь?

— Поразмысли! — сказал дрожащим голосом Толливер. — Подумай! Если никто не будет работать, они вернут нас за решетку. Все же это лучше, чем собирать целый день хлопок, не так ли?

Ле Васо медленно покачал своей большой головой:

— Из этого ничего не выйдет…

— Может, и нет. Но мы не должны действовать в одиночку.

4

Спустя несколько часов Флаш зашел в палатку, где сидели каторжники без ядер, чтобы поговорить с Русским и Вье-Чесном. Они здесь были главарями (и разносчиками виски). Заключенные поболтали и о чем-то договорились.

5

Прюитт сидел на задке повозки и смотрел на людей, носивших хлопок.

— Эй, месье Прюитт… Что вы скажете на это?

Прюитт повернулся. Возница указывал ему на тот участок поля, где должны были работать красные ядра. Удобно устроившись, они сидели, болтали и курили. Прюитт, скорчив страшную гримасу, спрыгнул с повозки. Проковыляв к своему мулу, он вскочил верхом и галопом помчался через плантацию. Покалеченная нога раскачивалась в стремени из стороны в сторону. Въехав в центр группы красных ядер, он со злостью дернул уздечку. Мул резко остановился.

— Банда курильщиков! — рявкнул надсмотрщик. — Вам еще надо заслужить право на это!

Толливер спокойно посмотрел на него:

— Мы больше не работаем.

Прюитт хлестнул его хлыстом по голове. Толливер сморщился от боли.

— Заткни свою глотку! — заорал Прюитт. — За работу!

— Вы можете колотить нас сколько влезет, — заметил Толливер.

Прюитт в ярости закусил губу и подъехал к Ля Триму. У старика бегали глаза.

— Месье Прюитт… Я не…

— Что ты «не»?

— Я больше не собираю хлопка, — пробормотал Ля Трим.

— Если ты хочешь, чтоб с тобой обращались так же, как с твоим приятелем Грином, можешь продолжать сидеть!

— Грин не мой приятель! — запротестовал старик. — Во-первых, это нечестно… Эта свинья бездельничает, в то время как мы здесь вкалываем как негры!

Едва разжимая губы, Прюитт сухо и холодно приказал:

— Подбери мешок, старая вонючка.

Сидевший около Ля Трима Флаш спокойно зажег сигарету и катал спичку между пальцев.

— Проваливай, — сказал он Прюитту. — Убирайся к чертовой матери, пьяница.

На какое-то мгновение Прюитт словно оцепенел, кровь прилила ему к лицу. Внезапно он дернулся и с безумным воплем пришпорил мула. Животное скакнуло в самую середину группы красных ядер. Резко поворачиваясь, Прюитт стал наносить удары хлыстом. Он хлестал людей с уханьем лесоруба.

Каторжники не шевелились, пока по ним гуляла кожа хлыста.

6

Нещадно палит солнце.

Ля Трим, Ле Васо, Толливер, Флаш и Болт привязаны за руки и за шею к деревянной раме, служившей позорным столбом. Они могут стоять только на кончиках пальцев. Их грубая одежда, их плоть разодраны ударами хлыста, мускулы сводят судороги. Пот медленно капает с лиц и тел в красную пыль, где тут же высыхает. Цепи их раскалены. По лицам видно, что они отупели от страданий и ударов.

На небольшом расстоянии от провинившихся собраны арестанты без цепей, которых должны вести в поля. Выстроившись, люди пускаются в путь, Русский и Вье-Чесн посередине. Поравнявшись с красными ядрами, главари на них даже не взглянули.

— Мы победим? — устало спросил Болт. Однако в его голосе звучало сомнение.

Флаш вздохнул:

— Сколько раз тебе говорить!

— Когда же наконец прекратят работать все остальные?

— Какой сегодня день?

— Что ты меня спрашиваешь? — с укоризной произнес Болт. — Ты же знаешь, я никогда этого не знаю…

— Ну какой хотя бы месяц? — настаивал Флаш.

— Дай подумать.

Болт начал размышлять:

— Так… Сейчас месяц хлопка. Июль, вот!

— Теперь ты задашь мне свой вопрос в октябре.

Глаза Болта от ужаса расширились.

— Октябрь! Черт возьми, я не собираюсь здесь оставаться так долго. Значит, тем хуже для всей этой затеи.

— Болт, — сказал недовольным тоном Флаш, — ты меня очень разочаровываешь…

Он облизал пересохшие губы. Появился Прюитт и остановил мула перед красными ядрами:

— У вас еще есть силы болтать?

— Нет, месье Прюитт, — ответил Флаш, — мы двое бедных негров, измученные, как все.

— Не ломай комедию! — крикнул Прюитт. — Мерзкий сутенер! Двоеженство, ты говоришь… Я видел твое досье!

Разъяренный Прюитт, пришпорив животное, удалился. Солнце, совершив свой путь по небу, опустилось к горизонту. Заключенные не двигались. Они были так измучены, что даже не могли разговаривать. Они совершенно отключились и уже не знали, спят или бодрствуют.

Наступил рассвет, но пятеро привязанных к позорному столбу не сразу это осознали. Жаркое солнце нещадно пекло. Языки их распухли. Они судорожно пытались лизнуть каплю пота с растрескавшихся губ.