Прикосновение - [33]

— Простите, — серьезно сказал он. — Я не хотел оскорбить вас. — Она была готова освободиться от его руки с новым потоком негодующих слов, но он строго сказал: — Тш-ш.

— Затем его любопытствующая рука потянулась к ней, и пальцы легко побежали вдоль выпуклостей женского лица. Двигаясь легкими, осторожными прикосновениями, как в его представлении двигалась бы рука скульптора, он погладил ладонью ее выступающую скулу и с удовольствием улыбнулся, одобряя резкую, свидетельствующую о волевом характере форму. Кончик его пальца запрыгал по мягким выпуклостям и впадинам ее губ и немного задержался, ощутив их неожиданный трепет. Его указательный палец провел прямую линию вверх по ее носу, обвел дуги бровей, а потом свернул, чтобы познакомиться с нежными дрожащими веками, и ресницы коснулись его руки, словно крылышки колибри.

o Какого цвета у вас глаза?

— Серые.

— Как сталь или как рассвет?

— Это зависит от моего настроения.

— Он улыбнулся ответу Джуд, погладил ее лоб и, погрузив пальцы в волосы, нежно растрепал их и осторожно закрутил.

— А ваши волосы?

— Каштановые.

— Как темный мед или как соболь?

— Просто каштановые.

— Каштановые. — И то, как он это произнес, превратило его слова в райские звуки. — Гладкие, как шелк.

Холодок пробежал по телу Джуд, а вслед за ним ее обдало нестерпимым жаром, когда Долтон продолжил пальцами подробно обследовать ее лицо, как бы запоминая его своеобразие и форму, чтобы иметь возможность мысленно нарисовать себе ее портрет.

— Великолепно. Точно так, как я представлял себе, — хрипло произнес он.

В этот момент Джуд судорожно сглотнула, чувствуя, что он разбил ее мечту, выскользнула от него и выбежала за дверь, пока слезы на ее невзрачном лице не выдали ее.

Долтону понадобилось несколько минут, чтобы его взбудораженные чувства немного успокоились и он смог задуматься над тем, что было сказано. Джуд заботилась о нем не с целью получения вознаграждения. Тогда почему? В силу порядочности? Из милосердия? Она была для него загадкой. Женщины, которых он знал, были эгоистичными, алчными созданиями, которые ожидали вознаграждения за малейшую улыбку. И Макензи платил им, чтобы осуществлять свои желания и не портить удовольствия. Но что он знал о честной нежной женщине, которую нужно было учить получать собственное удовольствие, которая добровольно жертвовала своими удобствами, чтобы заботиться о незнакомом человеке?

Оглядываясь назад, он увидел, как ее колкие слова и провокационное добродушное подшучивание спасали его от нависшего над ним несчастья. Никогда своими заботами она не давала ему почувствовать себя беспомощным. Она не выражала ни сожаления, ни недовольства, когда он проливал кофе или неуклюже пользовался вилкой. Должно быть, она так же растила брата, поэтому Сэмми всегда будет чувствовать, что достиг успеха, а не потерпел поражение, поэтому он всегда будет чувствовать, что окружен любовью, а не раздражением.

Именно такие ощущения Джуд внушила и самому Долтону. И он, вечный странник, под ее крышей почувствовал себя дома; он, у которого никогда не было своего угла, почувствовал семейное тепло; он, никогда не знавший доброго отношения, сдался перед ласковым прикосновением. И тайная страсть Джуд Эймос разожгла внутри Долтона совсем не столь невинное пламя, пламя, которое вспыхнуло бы, если бы он не уследил, пламя, которое разгорелось бы и выжгло бы все дотла, если бы он позволил ему вырваться из-под контроля. Но этого Макензи не мог допустить.

Он протянул руку к повязке на глазах, и у него внутри возник холодный, противный страх. Остаться слепым на все оставшиеся ему годы — жестокое наказание за жизнь, которую он вел, но одновременно в какой-то степени и справедливое. Макензи зарабатывал на жизнь острым зрением, а теперь его потеря положила конец предосудительным занятиям.

Он не рассказал Джуд ни о своем прошлом, ни о своих нынешних делах, и нежелание, чтобы она узнала о них, удивляло Долтона, ибо он был не из тех, кто стесняется своей профессии. Могла ли женщина, так поглощенная заботами о своем неполноценном брате, найти в своем полном сострадания сердце место для такой темной души, как у Макензи? И, размышляя над этим, Долтон начал чувствовать, что ему не хочется покидать этот дом, где он нашел покой и, как ни странно, некое удовлетворение.

«Джуд приняла меня не ради оплаты. — Макензи все не переставал удивляться этому неожиданному открытию. — Тогда почему? И если ей не нужны деньги, то как я могу отплатить ей?».

Глава 8

Звук ружейного выстрела перенес Долтона из ночного кошмара в ужасающую реальность, он сел и, погруженный в темноту, прислушивался к выстрелам, прорезавшим снаружи ночной мрак. Первым инстинктивным побуждением Долтона было потянуться к спинке кровати, но он тут же с досадой понял, что у него пустые руки — пистолетов не было. Он никогда не закрывал на ночь глаз, пока не положит пистолеты так, чтобы их можно было мгновенно использовать для обороны. А затем он все вспомнил и осознал свое истинное положение. Он не только не был вооружен, он был абсолютно беспомощен.

Стук копыт и хриплые крики смешивались с пистолетными выстрелами, когда ночные всадники окружали станцию «Эймос». Из общей комнаты до Макензи донесся лай Бисквита, испуганные возгласы Сэмми и тихий успокаивающий голос Джозефа, а потом послышалось движение наверху, где спала Джуд. Она одевалась, и Долтон взмолился, чтобы она не наделала глупостей — благоразумная Джуд, которая не признавала насилия как решения проблем. Безусловно, она не откажется от своих принципов, чтобы противостоять возникшей опасности, это не в духе Джуд.