Прикосновение - [26]

— Безусловно. Это самое лучшее качество, которое дополняет обычное понимание. Ведь существует масса людей, которые вообще ничего не понимают.

Звук счастливого смеха Сэмми еще туже стянул узел на сердце Джуд.

— Но больше всего на свете мне бы хотелось быть кучером. — Его тихий радостный смех замер, и Сэмми вздохнул. — Мне дали бы пару отделанных бахромой перчаток из оленьей кожи, и у меня был бы чудесный ореховый кнут с двадцатифутовым ремнем. — Он издал звук, подражая свисту кнута, рассекающего воздух. — Но хороший кучер, он никогда не вырвет ни волоска ни с одной своей лошади. Он управляет лошадьми, просто щелкая кнутом у них над головами. Мне говорили, этот звук похож на выстрел. Но потом им просто так нравится.

— Но почему?

— Джуд не могла поверить, что этот мягкий наводящий вопрос исходил от Долтона Макензи.

— Кучер, он должен быть ловким парнем. Он должен держать три пары поводьев в левой руке и, пользуясь только пальцами, говорить упряжке, что делать, пока его правая рука подтягивает провисшую упряжь и щелкает кнутом. Он должен вовремя повернуть каждую пару, иначе все лошади запутаются и даже могут покалечиться. Я ни за что не хотел бы, чтобы мои лошади покалечились. Но для Сэмми слишком трудно помнить обо всем сразу. — Знаешь, как я смотрю на это, Сэм? У каждого есть талант, который дал ему Господь. Не все должны быть хорошими кучерами — иначе кто заботился бы о лошадях? Бог дал тебе способность понимать лошадей, поэтому ты можешь быть лучшим в том деле, которым занимаешься сейчас.

— В этой логике была чудесная простота, именно с таким объяснением Сэмми согласился, утвердительно кивнув лохматой головой:

— Пожалуй, в этом вы правы, Мак. Действительно правы.

— Сэмми, ты не утомляешь нашего гостя?

— Мы просто разговаривали, Джуд. Я не надоедал, честное слово. — Взгляд больших виноватых глаз не отрывался от Джуд, пока она пересекала комнату.

— У нас был просто небольшой мужской разговор, — Сэмми нашел неожиданную поддержку у Долтона. — Парням время от времени нужно что-то в этом роде. Верно, Сэм?

— Верно, Мак. — Широкая улыбка, сияющая, как полуденное солнце, преобразила лицо юноши.

— Я очень рада, — откликнулась Джуд, — но, Сэмми, мне кажется, Джозеф ждет, чтобы ты помог ему справиться с неотложными делами.

— Я не забыл, Джуд. Я не хочу, чтобы Джозеф заболел.

— Я знаю это, Сэмми. — Джуд не смогла придерживаться взятого строгого тона, просто она не стала улыбаться, — Нет более ответственного человека, чем ты. А теперь иди.

— Д-да. Пока, Мак. — И Сэмми вприпрыжку выбежал из комнаты.

— Что с ним? — спросил Долтон, не дав установиться неловкой тишине.

— С ним все нормально, — моментально ощетинившись, сердито заявила Джуд, но тотчас же поняла, как это глупо, потому что Долтон только что разговаривал с ее братом, он должен был догадаться, даже если и не мог видеть. Она села в кресло у кровати, устало опустив плечи. Долтон сад, опираясь на спинку кровати и согнув ноги в коленях, о н был прикрыт простыней и вовсе не казался страшным. И внезапно из Джуд хлынул поток слов, полилась правда, которой она редко с кем-нибудь делилась: — Я точно не знаю. Мама тяжело рожала его. Доктора говорили, это произошло потому, что его мозг недостаточно снабжался кислородом. Сэмми рос, но не взрослел.

— С тех пор его смотрели доктора?

— Когда мы жили в Олбани, множество докторов — так много, как мы могли себе позволить. Но все они говорили одно и то же: он никогда не станет другим, он никогда не сможет быть годным на что-либо. Они говорили, что нам лучше всего поместить его в какое-нибудь лечебное заведение, — закончила Джуд более жестким тоном.

Долтон сидел лицом к ней, и она почти могла поклясться, что за марлевой повязкой он не отрываясь пристально смотрел прямо на нее.

— Но они оказались не правы, так?

— Да, они оказались не правы. — В ее голосе не было злорадной гордости. — Они говорили, что он никогда не сможет сам есть или одеваться. Они говорили, он никогда не сможет составить связное предложение. Они говорили, он будет представлять опасность и для себя, и для окружающих. Мы, папа и я, этому никогда не верили и помогли Сэмми доказать, что они ошибались.

— А ваша мама, чему она верила? — За его словами последовала неожиданная пауза, как будто ответ Джуд имел какое-то особое значение.

— Она была уверена, что это ее вина. Когда врачи сделали все, что могли, папа принял решение, что Сэмми будет Жить дома вместе с нами, и я не думаю, что она когда-нибудь простила ему, что он пошел против ее воли. Она не смогла смотреть на Сэмми без того, чтобы снова не почувствовать своей вины. Я бы не думала, что можно умереть от разбитого сердца, если бы не видела, как это происходило с ней в течение последующих нескольких лет. Она просто отказалась от жизни, и в конце концов жизнь отказалась от нее. Вот так мы трое остались здесь, чтобы начать свою собственную жизнь. — От переполнивших Джуд сложных чувств ее голос замер, но она, казалось, стряхнула их с себя и добавила: — Сэмми сделал невероятно много, чтобы наша семья существовала.

— Должно быть, это было не легко, — тихо заключил Долтон.