Прикосновение - [11]

Короткая подъездная дорожка, ведущая к задней двери, вся заставлена машинами: красно-коричневое «вольво» миссис Эдвардс, «субару аутбек» мистера Эдвардса, серый «сивик» Сидни, черный «ленд ровер» Бена. Сидни интересно, какой автомобиль у девушки Джеффа. Она довольно долго размышляет на эту тему. Вполне вероятно, «пассат», но скорее всего «лексус». Сидни надеется, что это «лексус». Она представляет Викторию невозмутимой блондинкой, хотя, если честно, ей не удается вообразить Джеффа с девушкой. Дело не в том, что она считает, будто он недостоин иметь девушку или недостаточно привлекателен. Просто не может себе этого представить.

Сидни выходит на веранду с чашкой чая и оккупирует тиковый стул с белой подушкой. Из дома доносится сдержанно-раздраженный голос, пытающийся разрешить проблему утерянного ключа.

«Я уверен, что он был у меня в кармане. Ты стирала мои вещи?»

(Троя. Много лет назад. День поминовения. Ее отец потерял ключ. Или это была мать? От квартиры? От машины? От чего еще могли быть ключи у ее родителей? Еле сдерживаемое напряжение от невыносимой духоты взрывается, как будто в честь погибших. Сидни (ей одиннадцать лет?) сидит снаружи на цементных ступеньках крыльца. Идентичные ступени украшают все остальные дома на этой улице. Сквозь открытое окно до нее доносятся приглушенные обвинительные слова отца, истерический голос матери. Они ссорятся не из-за ключа, а из-за обманутых ожиданий. Сидни и в самом деле услышала слово «еврей», с силой запущенное матерью? Когда ее отец познакомился со своей будущей женой на концерте в Рассел Сейдже[11], он жил в Трое и работал в альтернативной газете. Мать Сидни полагала, что он писатель. Он был уверен, что она художница. Отец был немногословен и поселился с ней в многоквартирном доме. Это было вполне приемлемо для молодой пары, ожидающей ребенка и стремящейся реализовать свои планы… Вот он перешел на крик… Он и в самом деле только что назвал сумочки матери «кричащими» и «безвкусными»? Родные матери Сидни жили в Коннектикуте и отказались приехать на свадьбу своей беременной дочери и еврея из Трои, захолустного городишка, еще более неприемлемого, чем религия жениха. Если он родился евреем, тут уж ничего не поделаешь, рассуждали они, но кто виноват, что он живет в Трое?

Когда альтернативная газета закрылась, отец поступил на работу в таблоид «Троя-рекорд», напичканный объявлениями, местными спортивными новостями и некрологами. Мать шила сумочки из шелка и злилась, если кто-нибудь в ее присутствии произносил слово «ремесло». Оба были смертельно разочарованы друг в друге и считали себя обманутыми, одураченными. Возможно, отец в меньшей степени, чем мать, потому что было похоже, что у него генетическая предрасположенность к неудачам. Его собственный отец, портной, вынужден был продать свою мастерскую мяснику, когда их район заселили итальянцы. Бабушка Сидни с присущей ей предусмотрительностью откладывала деньги, которых впоследствии хватило на трехэтажный дом в непрерывном ряду таких же домов. Она жила на верхнем этаже и сдавала два нижних.

Отец Сидни не забыл, что его дочь сидит в одиночестве, ожидая, когда же они всей семьей отправятся на пикник. Он выходит на крыльцо. «Олдс» припаркован перед домом и заперт.

— Хочешь мороженого? — спрашивает отец.)

Туман рассеивается по-библейски драматично. Поверхность воды искрится, как будто расшитая блестками. Даже трава в дюнах блестит, источая больше света, чем зелени. Воздух словно недавно выстиран. Сидни думает, что в такую погоду хорошо сушить белье, и вдруг понимает, что уже много лет не видела развешанного на веревках белья.

— Вот это денек, — говорит Бен сквозь маленькое окошко в сетчатой двери. Он уже вернулся с пробежки. Он делает глоток сока прямо из коробки. Сидни удивляет подобная неотесанность. Этот сок больше никто не сможет пить. Но она не произносит ни слова.

— Такие дни выдаются крайне редко, — продолжает Бен и многозначительно смотрит на нее.

Когда сетчатая дверь снова открывается, Тулл вылетает на веранду, как будто он много лет просидел взаперти. Он тычется в обнаженную ногу Сидни холодным носом и бросается вскачь по дощатому настилу. Добежав до конца, пес останавливается и ожидает, тяжело дыша.

— Хочешь пройтись? — спрашивает Джефф. У него в руке фиолетовый поводок. Приглашение звучит небрежно, особенно если учесть, что Джефф, не останавливаясь, начинает проворно спускаться по лестнице.

— Хочу, — отвечает Сидни и ставит на стол чашку из-под кофе. По выходным она не работает.

Сидни выходит вслед за Джеффом на террасу, по которой наматывает круги Тулл.

— Стоять! — приказывает Джефф, пытаясь схватить его за ошейник, чтобы пристегнуть карабин. Но Тулл настолько взволнован, что не может устоять на месте.

— Поневоле засомневаешься в его уме, — говорит Джефф. — Он знает, что мы не пойдем гулять, пока я не надену на него поводок. Он хочет гулять больше всего на свете. Но не дает мне пристегнуть поводок.

— А поводок действительно нужен? — спрашивает Сидни.

— Тулл погонится за чайкой, и мы увидим его только через несколько часов. Хуже того, он ее съест.