Прикосновение - [26]

– Хорст, – сказала матрона на своем скверном английском. – Ты только погляди, кто вернулся!

Хорст Гюблер поднялся с единственного в комнате стула, отложил в сторону книгу – какой-то изрядно потрепанный дешевый детектив – и посмотрел на меня. Потом протянул руку с кривыми пальцами и сказал, заикаясь:

– Р-р-рад с ва-вами познакомиться.

– Ты должен помнить мистера Койла, – упрекнула его матрона. – Он ведь приезжал к тебе всего пять недель назад.

– Да, да, конечно.

Мистер Койл не мог не приезжать. Раз матрона так говорит, значит, приезжал.

– Я на-надеялся… – Он снова запнулся на слове, но потом его взгляд приобрел неожиданную уверенность в себе, и он закончил фразу: – Что вы из посольства.

– Ах, Хорст, Хорст… – Печального покачивания головы матроны оказалось достаточно, чтобы взгляд Гюблера снова уперся в пол. – Мы ведь уже все с тобой обсудили.

– Да, сестра.

– А мистер Гюблер, как видно, все еще не может запомнить простых вещей, верно?

– Да, сестра.

Она повернулась ко мне, хотя ее слова словно предназначались для более широкой аудитории:

– Это типично для пациентов с такого рода психическими расстройствами – казаться совершенно нормальными при встрече, но почти сразу впадать в амнезию. Навязчивая идея мистера Гюблера – вера в одержимость дьяволом – достаточно хорошо изучена медициной и, к счастью, на Западе теперь распространена значительно меньше, чем прежде. – Она радостно просияла, и из глубин ее обширной груди даже донесся легкий смешок, чтобы усилить эффект сказанного. – Сейчас дела уже обстоят намного лучше. Так мы считаем.

Я рассмеялась, потому что рассмеялась она, а потом всмотрелась в Гюблера, который стоял совершенно неподвижно с опущенной головой и сложенными впереди руками, но ничего не говорил. Потом он сел на край постели и вцепился в нее, словно боясь в любой момент упасть.

Когда матрона вышла, я закрыла дверь и села на стул напротив Гюблера, изучая его лицо. Как ни странно, но оно казалось незнакомым. А ведь прежде я неделями видела его в зеркалах, отпустила на нем неопрятную бородку, которая скорее размывала, чем подчеркивала его черты. И все же, даже когда я царапала это лицо в наказание, стараясь низвести Хорста Гюблера до животного состояния, я замечала остатки гордости в его глазах, кривую усмешку на губах, стереть которую, казалось, не способно ничто. Я так долго видела перед собой отражение этого лица, что стала его ненавидеть. Главным образом за то, что, вопреки моим неустанным усилиям унизить этого человека, в нем все равно то и дело проглядывала наглая дерзость того, кому слишком многое сошло с рук. Но теперь с этим было покончено.

Я делала все, чтобы уничтожить осмысленность в его взгляде, но лишь в самом конце, когда стояла перед незнакомцем в дверях психушки в далекой стране и произнесла наконец истину: «Я одержим дьяволом», – мне удалось добиться успеха. Передо мной сейчас было лицо сломленного человека. Моя миссия завершилась.

– Привет, мистер Гюблер! – сказала я.

– П-привет, – промямлил он, не поднимая головы и не глядя на меня.

– Вы меня помните?

– Да, мистер Койл. У меня значительно улучшилась память. Вы приезжали сюда со своим па-партнером.

– Ах да, с партнером. Но простите, у меня много партнеров. Не припомните, с кем именно я навещал вас?

У него что-то загорелось в глазах, потому что он явно воспринял это как тест, как проверку работы сознания и не хотел провалить испытание.

– Элис. Ее звали Элис.

Я улыбнулась и едва заметно подвинулась на край стула, чтобы оказаться ближе к нему. Он же слегка отстранился, склонив голову набок.

– Вы хорошо запомнили, о чем мы с вами беседовали, мистер Гюблер? В последний раз, когда я навещал вас. – Он ответил угрюмым кивком. – Можете пересказать наш разговор?

– Вы хотели узнать историю моей ж-жизни. Но это был нервный срыв, – добавил он, повысив голос, чтобы подчеркнуть смысл сказанного. – Я вовсе не был одержим. Со мной случился припадок, вызванный стрессом из-за ситуации в семье и на работе.

– Совершенно верно, – поддержала его я. – Помню ваш рассказ очень живо. С чего, вы говорите, все началось? К вам прикоснулась какая-то женщина. Темнокожая, в синем платье. Она пожала вам руку, а потом вы очнулись…

– Уже здесь. – Его голос перешел почти в шепот: – Очнулся… Уже здесь.

– Все верно. – Я склонилась еще ближе, сжав ладони между коленями. – А что еще вы нам поведали? О своей одержимости?

– Нет, не было никакой одержимости. Не было и в помине.

– Но ведь мы разговаривали о чем-то другом, – пробормотала я. – Когда вы очнулись здесь, вас держал за руку доктор. Вы посмотрели на него, а что сделал он?

– Я не одержимый, – резко повторил он. Костяшки его пальцев побелели от того, с какой силой он вцепился в край кровати, спина изогнулась, челюсть отвисла. – Не одержимый!

– Вы рассказывали нам с Элис о докторе? Рассказывали, как он вам улыбался?

– Он улыбнулся, потому что был рад видеть меня. Улыбнулся, чтобы начать мое лечение.

– Вы называли нам имя того доктора? – Теперь я придвинулась к Гюблеру почти вплотную, мои колени касались его коленей, пальцами я могла в любой момент взяться за его пальцы. Но как только я сделала жест рукой, он дернулся прочь от меня, спрыгнул с кровати и встал, прижавшись к стене.