Кэролин, окровавленная и босая, шла по двухполосной гудроновой дороге, которую американцы называли шоссе 78. Большинство библиотекарей, включая саму Кэролин, думали о ней как о Пути тако, в честь мексиканской закусочной, куда они время от времени выбирались. Отличный гуакамоле, вспомнила она. В животе заурчало. Дубовые листья, красновато-оранжевые и замечательно хрустящие, шелестели под ногами. Дыхание вырывалось белым облачком в предрассветный воздух. Обсидиановый нож, которым Кэролин убила детектива Майнера, угнездился у нее на пояснице, тайный и острый.
Кэролин улыбалась.
Машины хоть и редко, но все же проезжали по этой дороге – за ночь она видела пять. Затормозивший сейчас «Форд F-250» был третьей из тех, что приостанавливали свой бег, чтобы полюбопытствовать. Под треск гравия автомобиль остановился у противоположной обочины и с урчанием замер. Открылось окно, и Кэролин почувствовала запах жевательного табака, старого масла и сена. За рулем сидел седой мужчина. Рядом с ним на пассажирском сиденье устроилась немецкая овчарка, с подозрением смотревшая на Кэролин.
Черт побери этих добрых самаритян!
– Господи, – сказал старик. – Вы попали в аварию?
В его голосе звучала тревога – искренняя, а не хищно-фальшивая, как у предыдущего мужчины. Кэролин поняла, что старик отнесся к ней как к дочери. И немного расслабилась.
– Нет, – ответила она, разглядывая собаку. – Ничего такого. Неприятности на конюшне. С одной из лошадей. – Не было никакой конюшни, никакой лошади. Но по запаху Кэролин догадалась, что старик любит животных и знает, что в обращении с ними иногда без крови не обойтись. – Тяжелые роды, для меня и для нее. – Она печально улыбнулась и показала на свое платье: зеленый шелк почернел и стал жестким от крови детектива Майнера. – Платье погибло.
– Попробуй шипучку, – иронично прищурившись, посоветовал старик. Собака заворчала. – Тихо, Бадди.
Кэролин не знала, что он имеет в виду под «шипучкой», но судя по тону, это была шутка. Не из тех, над которыми хохочут, а сочувственная. Она фыркнула:
– Обязательно.
– Лошадь в порядке? – Вновь искренняя тревога.
– Да, с ней все хорошо. И с жеребенком тоже. Однако ночь выдалась хлопотная. Я решила прогуляться, чтобы слегка проветрить голову.
– Босиком?
Она пожала плечами.
– Мы люди крепкие.
Это была правда.
– Подбросить?
– Спасибо, не нужно. Мой Отец живет в той стороне, недалеко.
Тоже правда.
– Возле почты?
– В Гаррисон-Оукс.
На мгновение глаза старика остекленели, он пытался вспомнить, где слышал это название. Немного подумал, потом сдался. Кэролин могла бы сказать ему, что даже если бы он проезжал Гаррисон-Оукс по четыре раза в день на протяжении тысячи лет, все равно бы не запомнил, но промолчала.
– А-а-а, – неуверенно протянул старик. – Ну да. – Он окинул ее ноги не слишком отцовским взглядом. – Уверена, что тебя не нужно подвезти? Бадди не против, правда?
Он похлопал упитанную собаку на пассажирском сиденье. Бадди продолжал изучать Кэролин жестокими, подозрительными карими глазами.
– Все в порядке. Хочу еще погулять и подышать воздухом. Но все равно спасибо.
Она изобразила на лице подобие улыбки.
– Как скажешь.
Старик включил передачу и уехал, обдав Кэролин теплым облаком дизельного выхлопа.
Она смотрела ему вслед, пока задние фонари не исчезли за поворотом. Думаю, достаточно общения для одной ночи. Кэролин вскарабкалась по обрыву и скрылась в лесу. Луна стояла еще высоко, круглая, полная. Голые ветки отбрасывали тени на шрамы на теле Кэролин.
Пройдя около мили, Кэролин оказалась возле полого дерева, в котором оставила свою мантию. Она отряхнула мантию от коры и тщательно очистила. Взяла обрывок окровавленного платья для Дэвида, а остальное выбросила, потом завернулась в мантию и накинула на голову капюшон. Ей нравилось платье – шелк так приятно касался кожи, – зато грубый хлопок мантии успокаивал. Был привычным, а больше ее в одежде ничего не интересовало.
Кэролин углубилась в лес. Камни под листьями и сосновыми иглами ласкали подошвы ног, облегчали зуд, о котором она и не догадывалась. Сразу за следующим гребнем, подумала Кэролин. Гаррисон-Оукс. Она хотела бы сжечь это место дотла и в то же время желала снова его увидеть.
Дом.
Кэролин и другие не родились библиотекарями. Когда-то – давным-давно – они были настоящими американцами. Она смутно помнила что-то под названием «Бионическая женщина»[1] и еще что-то, «Чашечки с арахисовым маслом». Но в один летний день, когда Кэролин было восемь, враги Отца нанесли удар. Отец выжил, вместе с Кэролин и несколькими детьми. Их родители – нет.
Она помнила, как голос Отца пробился сквозь черный дым, пахнувший расплавленным асфальтом; как глубокий кратер на том месте, где раньше стояли их дома, светился тускло-оранжевым за его спиной.
«Теперь вы пелапи, – сказал Отец. – Это старое слово. Оно означает нечто вроде библиотекаря и нечто вроде ученика. Я возьму вас в свой дом. Я воспитаю вас в старинных традициях, как воспитали меня. Я научу вас тому, что знаю сам».
