Прикосновение к вечности - [3]

Ле Корбюзье тихо проговорил:

- Слава осталась, но Счастье погибло, и пепел повсюду,

Но и могилы твои так же священны для нас...

Это стихи Луция Аннея Сенеки, Сенеки-младшего. Он жил вскоре после вас и умер - вскрыл вены по приказу императора Нерона...

- Так и тебе не чуждо поэтическое искусство? - оживился Витрувий.

- Поэзия - главное в моей жизни, к ней сводятся мои искания, так же как и мои чувства. Человек одухотворен поэзией, и это позволяет ему овладевать богатствами природы. Не случайно поэту Полю Валери удалось выразить понятие об архитектуре так, как это не смог бы сделать ни один зодчий...

- Дарования, зависящие от природных способностей, не всеобщи и являются уделом не целых народов, но только немногих людей. Подобные люди встречаются редко; такими в свое время были Аристарх Самосский, Филолай и Архит Тарентские, Архимед из Сиракуз... Догадываюсь: и ты принадлежишь к исключительным знатокам во всех областях искусства и достиг высшей степени славы. По-видимому, ты смолоду постепенно восходил от одной отрасли образования к другой и, впитав в себя знание многих наук и искусств, дошел до высот архитектуры.

Ле Корбюзье усмехнулся:

- Все именно так и было. Я построил первый дом, когда мне исполнилось семнадцать. Звали меня тогда Шарлем Эдуардом Жаннере, по рождению я швейцарец. Фамилию Ле Корбюзье носили предки матери, впоследствии я принял это имя и, говорят, прославил его. Друзья называли меня Корбю. Так вот, в юности мне посчастливилось встретить человека без предрассудков. Для него я и построил дом с великим старанием, а также кучей волнующих происшествий. Этот дом был ужасен! С тех пор я продолжал трудиться шесть десятилетий, претерпевая всевозможные злоключения, трудности, провалы, иногда добиваясь успеха...

- Эпикур говорил: "Не многое мудрым уделила судьба, но однако то, что важнее и необходимее всего: руководиться указаниями духа и разума". Кто думает, что он защищен оградой не учености, а удачи, идет по скользкому пути. Ты же полагался не на слепую удачу, а на знание, поэтому невзгоды судьбы тебе не смогли повредить.

- Уже в зрелые годы меня захватила мечта, с которой я потом никогда не разлучался: жить в городе, достойном нашего времени. Я часто задумывался над судьбой горожан, проходя по кварталам, протянувшимся от площади Вогезов до Биржи, - по трагически нелепым и скучным, по самым отвратительным кварталам Парижа. На этих улицах люди гуськом передвигаются по узеньким, как нитка, полоскам тротуаров. Я создал модель нового, бесклассового города, где люди заняты трудом и досугом.

- И ты построил его?

- "Вы хотите разрушить красоту Парижа, историю Парижа, священные реликвии, оставленные нам предками, - сказали мне. - Вы забываете, что Париж был римским городом, с этим нельзя не считаться!" - Ле Корбюзье нервно потер руки и продолжал, склонившись к внимательно слушавшему Витрувию: - Тогда я задумал "лучезарный город", расположенный в центре великолепного ландшафта. Смотрите, как красиво: небо, море, Атласский хребет, горы Кабилии. Для каждого из пятисот тысяч жителей я предусмотрел их: небо, море, горы. Они видны из окон домов и создают для их обитателей благодатную и жизнерадостную картину. Для каждого! Я предложил людям насущные радости бытия.

- Но я надеюсь, на этот раз успех тебе сопутствовал? Вот он, перед глазами, и он прекрасен, твой "лучезарный город"!

- Это лишь отображение мечты, горькая и радостная иллюзия. Человек, державший в руках судьбу "лучезарного города", сказал одному из моих друзей: "Вы хотите, чтобы я встретился с господином Ле Корбюзье и чтобы он изложил мне свои идеи и планы относительно будущего города? Я отлично знаю, кто такой Ле Корбюзье, больше того, я ценю его усилия. И все же я не хочу с ним встречаться. Если я его приму, он сможет заставить меня согласиться с его точкой зрения, он меня переубедит. А я не хочу позволить себя переубедить..."

- Дельфийский Аполлон, - певуче и проникновенно произнес Витрувий, устами Пифии признал Сократа мудрейшим из людей. Сократ, как передают, разумно и премудро говорил: сердца людей должны быть открыты, чтобы чувства их стали не сокровенны, а всем очевидны. О, Корбю, если бы природа, следуя его мнению, создала их отверстыми и ясными! Если бы это было так, то люди ученые и сведущие, как ты, пользовались бы исключительным и постоянным уважением!

Ле Корбюзье улыбнулся, глаза его сделались чистыми, как у ребенка:

- Великий флорентиец Данте Алигьери, живший за шесть столетий до меня, сказал:

О Музы, горный гений, помогите;

О дух, что описал мои виденья,

Ты тут проявишь мощь своих наитий.

Мы возвратились из небытия, Марк Витрувий, и, может быть, именно потому, что сердца людей стали, наконец, отверстыми и ясными.

2

- Когда это случилось, мне было семьдесят восемь. - Ле Корбюзье откинулся на спинку воображаемого кресла... - Лазурный берег. Средиземное море... Что поделаешь, но рано или поздно это случается. Заплыл далеко, впрочем, не дальше, чем обычно. И внезапно сдало сердце...

Вдруг книгу мне огромная прохлада

Захлопнула, звеня в морской пыли.