Прикосновение к любви - [30]

— Вы знаете, какие в этом есть выгоды.

— Да, я знаю, какие в этом есть выгоды.

— Но вы этого не сделаете?

— Не думайте, что можете меня запугать, Алун. Я предпочитаю решать такие вещи сама.

— Вы хотите сказать, что еще не решили?

— Я этого не говорила.

И все же она поняла, когда через каких-то пять минут Алун извинился и ушел, — она поняла, что он считает себя победившим. Эмма не могла взять в толк, почему она вдруг уступила, почему дело Робина показалось ей таким незначительным, почему она так сплоховала в поединке с адвокатом, который, как она знала (точнее, знала до недавних пор), и в подметки ей не годился. Какое-то время она кляла себя, но из-под слоя гнева и злости вдруг проклюнулась мысль, запретная мысль, и, прежде чем Эмма успела ее подавить, мысль успела оформиться с совершеннейшей отчетливостью: она жалела, что вообще взялась за дело Робина.

* * *

Маленькая англиканская церковь в пригороде Бирмингема, субботнее утро, близится полдень; мелкий моросящий дождичек; от испепеляющего июльского зноя остались одни воспоминания.

Эмма виделась с Хелен гораздо реже, чем ей того хотелось, и она уже несколько недель предвкушала эту свадьбу. Специально к этому событию Эмма купила новую шляпку и новое платье, но едва она переступила порог церкви (сомневаясь из-за полного отсутствия людей на паперти, в ту ли церковь пришла), как поняла, что оделась слишком парадно. Она забыла, что Хелен не пользуется благосклонностью родственников, большинство из которых к тому же обитало в Уэльсе, никто из них приехать не удосужился. Что касается родственников жениха, то они являли жалкое зрелище; кое-кто явно был не в настроении оттого, что пришлось субботним утром вырядиться в костюм и галстук, вид у них был помятый, словно с похмелья. Собралось в церкви никак не более двадцати человек. Эмма проигнорировала распорядителя и села рядом с первой попавшейся на глаза знакомой — двоюродной бабушкой Хелен, которую она видела всего раз на дне рождения. Старушка поздоровалась, но Эмма поняла, что та ее не помнит, и разговор увял на корню. Что ж, раз она никого здесь не знает, то не придется извиняться за отсутствие Марка.

Дожидаясь появления Хелен, Эмма медленно погружалась в депрессию. Она понимала, что ее состояние отчасти вызвано убогостью церемонии. Она узнала мелодии, которые играл органист, и догадалась, что их выбрала Хелен: невыразительная, унылая музыка, запомнившаяся Эмме со времен юридического факультета. Со своего места она могла разглядеть органиста, он сидел выше и правее мест для певчих, немощный и очень старый человек, неловко промахивавшийся мимо клавиш. Эмма понимала, что, когда дело дойдет до гимнов, исполнение окажется нестройным и тусклым. Но иначе и быть не могло: любая свадьба обязательно напомнила бы ей ее собственную, что состоялась шесть лет назад. Хелен там тоже была. Эмма тогда очень гордилась собой, но, возможно, подруга поступила умнее, отложив замужество до более позднего времени. Эмма вдруг осознала, что свадебные поздравления дадутся ей нелегко.

Она обернулась, чтобы посмотреть, как идет по проходу Хелен, и нашла подругу бледной и перепуганной; взгляды их встретились, и они обменялись дрожащими улыбками.

Служба шла, а Эмма чувствовала, как силы постепенно оставляют ее. Как бы ей хотелось иметь рядом локоть, на который можно было бы опереться, пусть и локоть мужа. По счастью, сидевшая рядом двоюродная бабушка позволяла себе временами пустить слезу, поэтому Эмма не так стеснялась промокать глаза платком, но под самый конец, когда она уже думала, что благополучно пережила церемонию, ее прорвало. Это произошло во время последнего гимна, который — так уж получилось — некогда (в те давние времена, когда она имела привычку посещать церковь) был одним из ее любимых. Мотив нравился ей и сам по себе, но особое значение ему придавало то, что этот гимн звучал и на ее свадьбе. И теперь, после первых двух строк, исполненных трясущимися руками органиста в рваном ритме, пронзительно и неуверенно, внутри нее поднялась ужасающая тоска.

Господь и человечества отец,

Прости нам безрассудства наши.

И Эмма громко рыдала, перекрывая пение, и люди оборачивались на нее, и она упала на колени, и двоюродная бабушка, превратно поняв ее слезы, положила ей на плечо костлявую руку и сияла славной улыбкой.

* * *

На приеме, который состоялся в доме родителей Хелен, первое, что сказала Эмма старой подруге, было:

— Хелен, прости. Я не знаю, как это случилось. Я все испортила.

— Ничего ты не испортила. Не говори глупостей. — Хелен еще не сняла подвенечное платье. — Послушай, давай отойдем и поговорим? Я не видела тебя целую вечность.

Они вышли в сад и пробрались мимо тех гостей, что согласны были мириться с серым небом и дождливой перспективой. В их число входил жених по имени Тони и компания его приятелей.

— Привет, Эмма, — сказал Тони. — Хорошо выглядишь.

— Спасибо.

— Марк сегодня не с тобой?

— Сегодня нет. У него дела.

Тони поцеловал жену, и женщины продолжили путь. Эмма услышала, как один из друзей спросил:

— Кто такой Марк?

И Тони ответил:

— Ее муж.

Тогда друг покачал головой и мечтательно произнес: