Приключения знаменитых первопроходцев. Азия - [110]

Вот почему прогулка по Бентен столь привлекательна, и наш путешественник с первых дней испытывал колоссальное удовольствие, бродя по этому огромному своеобразному музею, столь необычному для него и где он мог удовлетворить свое любопытство и приобрести необходимые навыки в разговорном языке.

Сопровождаемый обычно одним из своих близких друзей-моряков, Дюбар не обходил вниманием ни одного уголка, рыская повсюду в поисках впечатлений, документов, разнообразных сведений. Во время одной из таких прогулок у его друга почти завязалась идиллическая дружба с юной японкой, очаровательной О-Ханой, дочерью торговца редкостями Митани, которая помогла им познакомиться с частной жизнью японцев.

«Однажды, — пишет автор “Живописной Японии”, — мы долго торговались по поводу маленькой шкатулки, инкрустированной золотом. Безделушка была чрезвычайно симпатичная; она просто очаровала моего друга, пожелавшего отослать ее сестре; однако ему пришлось умерить свой пыл и привести его в соответствие со щедростью правительства, а поскольку упрямый торговец не желал уступать, то мы и ушли несолоно хлебавши.

Вечером мы вернулись, поскольку уж если покупателю что-то действительно приглянулось, то он охотно будет бродить кругами вокруг вожделенного предмета, как если бы он мог стать его обладателем при помощи взгляда.

Молоденькая девчушка, почти ребенок, которую мы не заметили утром, наводила порядок на полках, как это делалось каждый вечер перед закрытием магазина.

— Так как? — крикнул прямо с порога, едва успев поздороваться, Марсель, так звали друга Дюбара, старому торговцу:

Тот понял смысл вопроса.

— Это невозможно, месье, — ответил он, — приглянувшаяся вам шкатулка просто великолепна; я предпочитаю оставить ее у себя, чем продавать задешево. Возьмите вот эту, побольше, она стоит дешевле.

Предлагаемая шкатулка блестела как самовар, но была на редкость безобразна.

— Нет, эта не подойдет, — ответил Марсель, — мне нужен подарок для сестры, и я решил, что это должна быть только шкатулка, которую я выбрал утром, и никакая другая.

Во время нашего разговора малышка прервала свое занятие.

— Сестра идзин-сана — господина иностранца — знатная дама, — молвила она как бы про себя.

Звук детского голоса заставил моего друга обернуться как раз в тот момент, когда он уже доставал деньги, чтобы покончить с этим делом.

— Знатная дама… нет, моя красавица; она малышка, примерно одного возраста с вами и почти такая же красивая.

Пораженная этим комплиментом, возможно, первым в ее жизни, юная мус’ме бросила на Марселя удивленный, почти испуганный взгляд, а затем, взяв шкатулку, служившую предметом торга, подошла к отцу; между двумя действующими лицами этой сцены завязался оживленный разговор; девчушка недовольным и обиженным тоном избалованного ребенка, казалось, в чем-то убеждала отца; пристыженный старик как-то сник.

— О-Хана! — ответил он ей с укором.

Но раскрасневшийся ребенок был уже перед нами.

— Вот она! — сказала она, протягивая моему другу шкатулку, которая ему приглянулась. — Возьмите.

— Сколько, моя крошка?

— Не знаю, но мне кажется, что предложенная вами цена вполне справедлива, я в этом убеждена.

Сконфуженный Марсель колебался.

— Возьмите же, — настаивала она, — это для вашей сестры.

Видя наше изумление, старик сказал:

— Торг окончен, не смущайтесь! О-Хана так захотела: это моя дочь, отрада моей старости, она приказывает — я подчиняюсь.

Когда же мы хотели поблагодарить любезную малышку, она уже исчезла.

… На следующий день новый визит в магазин Митани; подойдя ко входу, двое неразлучных, прозванных офицерами корабля «японскими братьями», увидели очаровательную О-Хану, принаряженную, с чисто детской грацией выставляющую на витрине, перед изумленными взорами нескольких вновь прибывших иностранцев, сокровища своего магазина.

— Отец! — крикнула она торговцу, едва заметив нас, — вот и вчерашние иностранцы.

А затем с очаровательной улыбкой добавила:

— Конничи ва, идзин-сан. (Здравствуйте, господа иностранцы.)

Старик, занятый, несомненно, проверкой вчерашних счетов, поднял голову, взглянул на нас с хмурым видом через широкие очки, слегка кивнул и принялся за прерванную работу. Марсель остановился как вкопанный, почувствовав, что если в лице мадемуазель О-Ханы он имеет союзника, то для хозяина дома он стал заклятым врагом.

О-Хана, задумчивая и рассеянная, невпопад отвечала на вопросы покупателей. Нервные, порывистые движения свидетельствовали о ее плохом настроении; тревожный взгляд ее черных глаз пробежал по невозмутимому лицу старика и, подернувшись легким налетом печали, остановился на моем друге. Внезапно, возмущенная, очевидно, молчанием отца, девчушка быстро подошла к нам и, взяв нас за руки, подвела к старику.

— Гомен насаймоши, — сказала она. — Простите меня, прошу вас — присядьте, пожалуйста, и немного подождите.

Затем, позвав мать:

— Окка-сан! Окка-сан! (Мама! Мама!) Принесите чай.

За это время любители редких безделушек, обойденные вниманием, ушли.

— Саёнара! (До свидания!) — весело сказала девчушка. — Это англичане; для них у моего отца нет ничего интересного.

Послушная матушка примчалась на зов дочери: держа в одной руке кукольный чайник, принятый у японцев, другой она передала нам с низким поклоном крошечную чашечку на легком подносе из рисовой соломки.