Приключения Златовласки в Венеции - [10]

— Я смотрела сегодня его работы, — возмущалась Симона. — Он бездарь! Его картины — примитивная компиляция, все содрано с чужих работ. Любому, даже неспециалисту это видно невооруженным глазом. А ваши работы без проблем прошли все предварительные отборы, и вдруг…

— Да, с гением вам явно не повезло! — Игорь невольно подлил масла в огонь.

— Неправда, мне очень повезло, — взвилась Симона. — Все признали ваш талант! Вы будете знаменитым! Вы… вы… — Вдруг ее губы задрожали.

Игорь растерялся:

— Симона, только, пожалуйста, не расстраивайтесь так. Я, наверное, действительно плохой объект для агента.

— Нет, хороший, вы замечательный объект, — уже со слезами на глазах прорыдала француженка.

Этого он не мог вынести. Огорчившись, что послужил причиной слез девушки, Игорь вытащил носовой платок и, вытирая крупные, точно жемчужины, капли, стал уговаривать ее, как ребенка:

— Перестань, пожалуйста! Никто не стоит твоих слез! — Игорь даже не заметил, что перешел на «ты». Желая успокоить Симону, он невольно обнял ее, и она, благодарно прижавшись к нему щекой, разрыдалась еще громче, горько выплакивая свои обиды.

Выше на целую голову, художник стоял, беспомощно склонившись над ней, и ее мокрый нос утыкался прямо в его сорочку. Она была настолько близко, что Игорь ощущал, как под тонким шелком одежды беспокойно билось маленькое сердце этой милой француженки.

И вдруг неожиданно для самого себя он почувствовал в ней женщину. Острое желание охватило его. Он прижал к себе Симону, и она с готовностью обвила руками его шею. Игорь осторожно приподнял ей блузу, и она, как ребенок, послушно подняла вверх руки.

Коротенькая серая комбинация, едва доходящая до ягодиц, соблазнительно скрывала округлые упругие груди. Запах духов, исходящий от француженки, дурманил голову. Игорь поднял ее, как пушинку, на руки и, целуя в заплаканные глаза, понес в спальню.

Темно-вишневые простыни благоухали миндалем. Его пальцы осторожно и медленно ласкали хрупкое тело, горевшее и дрожавшее от нетерпения. Он сжал Симону в своих объятиях и, вдохнув аромат молодой женщины, будто провалился в глубокий и бурный ручей.

— Я много слышала о силе русских мужчин, — потянувшись к сигаретам на прикроватном столике, проговорила Симона. Похоже, ее вовсе не смутила их неожиданная близость. Одеяло, соскользнув, обнажило бедра, живот, грудь.

Игорь лежал рядом на спине, положив руки под голову и полузакрыв глаза. Грациозное движение по-кошачьи изогнувшегося тела француженки вновь возбудило в нем желание.

— Ну и как, мадемуазель-эксперт? — ловко перехватив девушку и положив сверху, шутливо поинтересовался он.

— О, — прошептала Симона, страстно целуя его в шею, грудь, живот…

Игорь не мог оторвать ее от себя. Такого наслаждения он никогда еще не испытывал.

— Теперь мы ближе друг другу? — вспоминая упреки Симоны, проговорил он, когда, обессилев от взаимных ласк, они остывали в прохладе бесшумных кондиционеров.

— Тогда я имела в виду другое, — забираясь к нему под мышку, прошептала девушка.

— А сейчас? — поинтересовался Игорь.

— Сейчас, не знаю… Но, если честно, я иногда думала о тебе, — не слукавила француженка, и, помолчав, осторожно полюбопытствовала: — Игóр, эта девушка на картине… твоя…

— Нет, это вымышленный образ, — оборвал он ее.

— Не сердись, я просто хотела тебе рассказать, что уже договорилась выставить ее в Венеции на Биеннале. После Венеции она станет дороже.

Игорь от неожиданности сел.

— Как это тебе удалось?

Симона сделала многозначительное лицо.

— Тебя не смущает, что здесь, в Касселе, я могу ничего не получить?

— Это не имеет значения. Даже то, что тебя выдвигали на премию, уже сыграло свою роль.

Игорь потянулся к телефонной трубке.

— Ты кому?

— Шампанскому, — пошутил Игорь.

А Симона продолжала:

— Сейчас очень благоприятное положение на рынке искусств. Недавно на торгах Кристи и Сотби продали акварели Ван Гога «Сбор урожая в Провансе» почти за пятнадцать миллионов долларов, а гравировальные доски рембрандтовского «Авраама, беседующего с ангелами» за триста тридцать шесть тысяч. Конечно, современным живописцам и не снились такие деньги, но для нас, агентов, это как барометр, понимаешь? Значит, после длительного застоя наш бизнес пошел.

В дверь тихо постучали, и официант вкатил столик. Он приподнял холмик белоснежной салфетки, скрывающей серебряную головку бутылки, и выстрелил пробкой.

— За наши успехи! — провозгласил Игорь.

— И за нас! — добавила Симона. Залпом выпив бокал, она взяла из вазы персик и, надкусив его, как белочка, передними зубами, примостилась на постели, поджав ноги. — Правда, сейчас поговаривают о введении так называемого «права ренты». — Чувствовалось, что незаконченный разговор волновал ее не меньше, чем секс. — Мы, торговцы современной живописью, — с важностью произнесла Симона и взглянула на Игоря, — этого очень опасаемся.

— А что это означает? — спросил он, подливая ей шампанского.

— Это означает, что от каждой перепродажи семье художника, если не прошло семидесяти лет после его смерти, будут отчисляться два-четыре процента от суммы сделки. С учетом налога на добавленную стоимость, это очень невыгодно покупателям и продавцам. Симона, с аппетитом догрызая персик, потянулась к салфеткам, оставленным официантом на столике. — Я посвящаю тебя в проблемы своего бизнеса, но к тебе это пока не относится. А вот когда ты станешь знаменитым…