Приключения юнги - [65]

К Ламину подбежал рассыльный, запыхавшись сказал, что артиллериста хочет видеть товарищ нарком. Подтянувшись, поправив на себе фуражку, кивнув на прощание Виктору, Ламин быстро зашагал на ют.

НА БАКЕ

После отбоя тревоги Остап Гончаренко на минутку забежал в лазарет проведать своего друга, узнал, что ему делают перевязку, и поспешил наверх. Надо было о многом переговорить с Ионой Осипычем, который назначил Остапу свидание на баке.

Остап выскочил на верхнюю палубу и зажмурился от дневного света. Кишела народом верхняя палуба; все, кто только был свободен, высыпали на солнце. На линкор пришла радость — самое серьёзное испытание корабль выдержал успешно, и моряки больше чем когда бы то ни было гордились «Грозным».

Остап миновал командирский мостик и услышал крики «ура», смех и аплодисменты. Как раз в это время Иона Осипыч плавно перевернулся в воздухе с боку на бок, медленно упал вниз, в толпу краснофлотцев, и, подброшенный десятками сильных рук, снова взлетел вместе с многоголосым криком:

— Коку ура! Коку ура! Ура нашему коку!

Совершенно непонятным образом Иона Осипыч, даже переворачиваясь в воздухе с боку на бок, умудрялся сохранять всю свою солидность и положительность, будто по доброй воле отправился в воздух. Это восхищало краснофлотцев. Вот так кок! Такого кока качать приятно. Умеет себя держать человек; сразу видно, что камбуз в надёжных руках. Краснофлотцы готовы были продолжать чествование Ионы Осипыча, но он неожиданно гаркнул:

— А ну, годи, ставь на палубу!

Десятки рук бережно его подхватили, поставили на палубу; один краснофлотец подал ему свалившийся колпак, другой обдёрнул куртку, третий поддерживал под руку, давая время отдышаться и найти равновесие. Кок оглянулся, тряхнул головой — вот, мол, как на линкоре качают, знатно качают! — увидел Остапа, взял его под руку и отвёл в сторону.

— Ось, бачь, как меня под высь подняли? — сказал Иона Осипыч.

Он достал кисет, набил трубку, закурил и долго молчал, глядя на море и эсминцы, скользившие по голубой и прозрачной глади. Потом проговорил тихо, будто не придавал своей просьбе особенного значения:

— Расскажите, Остап Григорьевич, по порядку, что и как.

Вокруг корабля светилось море. Всё было полно жизни. Перед Остапом по-матросски, на корточках, сидел очень полный человек, курносый, веснушчатый и свежий, не смотрел на него, чтобы не выдать своего волнения, но чуть дрожала в его руке старая обкуренная трубка. Остап, собирая мысли, сдвинул брови. Со стороны могло показаться, что эти два человека беседуют о второстепенных, не очень интересных вещах…

Краснофлотец повёл рассказ от тех времён, когда мать принесла из города рыженького хлопчика, а сама, бедная, недолго жила после этого и оставила на свете трёх сирот-малолеток, бездомных и беззащитных. Трудно было десятилетнему Остапу и Оксане, которая была ненамного старше его, но как тяжело им ни приходилось, не расстались они с Митей, как звали приёмыша. Однажды совсем было решили отдать его в детский дом и уже понесли Митю в город. С полдороги, ничего не сказав брату, Оксана повернула назад, и Митя остался с ними навсегда.

Долго скитались они из деревни в деревню. Работали, берегли свою маленькую семью, радовались, что рыжий хлопчик растёт таким понятливым и послушным, любили его всё сильнее. Когда он болел — а болел он тогда часто, — Оксана не отходила от него, говорила, что если помрёт сиротка, завещанный матерью, то никогда не будет им в жизни доли-удачи.

Однажды на Мелитопольщине, когда они работали на поле, запылала старая хлебная кладь, под которой Окся оставила маленького Митю. Девочка бросилась в огонь, спасла ребёнка и долго потом мучилась от ожогов. Так рос рыженький Митя, приёмный брат двух сирот, не знающий, что он им чужой.

Иона Осипыч смотрел на «Быстрый». Без малейшего дымка шёл миноносец. Раскалённый воздух дрожал над его короткими трубами, и, если бы не буруны, можно было бы подумать, что это море, поворачиваясь своим голубым диском вокруг линкора, несёт «Быстрый» вперёд.

На баке становилось всё шумнее. Сюда шли краснофлотцы со всего корабля — покурить, потолкаться между людьми, узнать новости. Не обошлось без затейников, их оркестр добавил веселья. Это не мешало ни рассказу Остапа, ни горячим благодарностям Ионы Осипыча, ни обсуждению планов на будущее.

— И не пойму, как с Мотей быть, — затянувшись из трубки, сказал Иона Осипыч. — Где его держать?..

— У нас, — сразу же откликнулся Остап. — Привыкли мы к нему, Иона Осипыч, Оксана не отпустит, потому что…

— Я Оксану Григорьевну понимаю, — остановил его кок, — но вы и моё положение поймите. Витька на корабле, Мотя на берегу, а я, значит, то тут, то там, на два дома. Пойдёшь к Моте — о Витьке беспокойся, останешься с Витькой — о Моте думай. Получается нехорошее положение…

— Оно так, — после некоторого раздумья согласился Остап. — Тогда, Иона Осипыч, мы так сделаем: пускай и Витя у нас живёт. Он хлопчик ничего. Есть у нас маленькая комната, там и будут жить…

Кок отрицательно качнул головой.

— Нет, Остап Григорьевич, опять не кругло получается, — со вздохом возразил он. — Витька мне как сын, а всему блокшиву он воспитанник. Не согласятся минёры его на берег пустить, да и Фёдору Степановичу это будет обидно…