Приключения во дворе - [31]
— Слушай, Вова, ты знаешь, у меня сейчас денег нет.
Разговор происходил за сараями. Трое мальчишек были при этом, фамилии их не сохранились для истории. Здесь, за сараями, они были известны по кличкам. Один назывался почему-то «Кенарь», другой назывался «Шляпа», третий назывался «Петух».
Никто не помнил, почему и каким образом прилипла к каждому эта кличка. «Кенарь» не умел петь, да никогда и не пробовал, «Шляпа» был мальчик аккуратный и сообразительный, а «Петух» был кротчайшим созданием и ни разу в жизни ни с кем не дрался.
Всех их объединяло только одно: как-то сумел Вова Бык внушить им веру в себя, как-то сумел их подчинить себе и поработить, и если спросить любого из них, что он думает по какому-нибудь поводу, тот прежде всего ответил бы вопросом: а что по этому поводу думает Вова Бык?
Выслушав жалкую Мишину фразу, Вова обозлился.
— А мне какое дело, — сказал он. — Мне деньги нужны!
Маленький черноволосый Миша стоял перед Вовой Быком, который казался ему и высоким, и широкоплечим, и очень сильным, стоял и очень хотел заплакать. Плакать было нельзя. Это Миша отлично понимал и всё-таки сдерживался с трудом.
— Вова, — сказал он, — позволь мне заплатить через неделю, несколько дней. Я достану, честное слово, достану.
— Где тебе, улитка, достать! — сказал Бык. — Я лучше схожу и с твоей старшей поговорю. Мне деньги нужны. А не хочешь, чтобы поговорил, — принеси завтра долг.
Кенарь, Петух и Шляпа согласно кивнули головами, подтверждая законность требований Вовы. Они не вдумывались в смысл происходящего разговора. Они знали только одно: что Вова Бык сказал, то и правильно.
— Хорошо, — сказал Миша. — Завтра я принесу.
— Ну, и валяй отсюда, — сказал Бык. — Без денег мне тебя неприятно видеть.
Кенарь, Петух и Шляпа захихикали, глядя вслед Лотышеву, уходящему через щель между сараями, но Вова Бык так на них посмотрел, что они, поняв, владыка чем-то недоволен, замолчали и сделали вид, будто они вовсе и не хихикали.
А у Вовы Быка было скверное настроение. Что-то опять бормотал внутренний голос, и хотя Вова к нему не прислушивался, всё равно слышал немолчное его бормотание. И даже маячащий впереди пляж и домики с садиками не утешали его сейчас. О чём-то напоминал внутренний голос, хоть Вова и старался его не слушать. Об отце — человеке несчастном и слабом, который будет бегать и спрашивать, где же сын, куда же сын делся. Что-то говорил внутренний голос даже о том, что и мачеха растеряется потому, что одно дело ругаться и ссориться с пасынком и совсем другое дело, когда пасынок убежал и отец лишился сына, и в общем всё-таки выходит, что она, мачеха, виновата.
Но Вова, повторяю, не слушал внутренний голос. Он не удостоил даже взглядом Кенаря, Шляпу и Петуха, сунул руки в карманы и пошёл из своего царства в обыкновенный мир.
Он прошёл через низкую подворотню старого дома и вышел на широкую улицу и шёл по ней, поплёвывая то вправо, то влево, вновь переживая обиды, которые нанесли ему мачеха и отец, и мачехины дети, и сама жизнь. Он шёл и убеждал самого себя, что поступает правильно, а если и делает что плохое, так только восстанавливая справедливость. И ещё говорил он себе, что выжмет последнее из Мишки Лотышева, но получит свои пятнадцать рублей, потому что довольно его, Вову Быка, обижать, и если все на него нападают, так должен же он защищаться.
Он шёл, и поплёвывал то вправо, то влево, и думал о причинённых ему обидах и о море, которое все эти обиды смоет.
Он шёл по тротуару проспекта, мимо деревьев, которые уже разветвились и раскудрявились, хотя их посадили совсем недавно.
Ему было тоскливо.
Глава четырнадцатая. Ненужная вещь
После того как Анюта узнала, что брат обманывает её, после тяжёлого объяснения с Мишей между сестрой и братом установились странные отношения. Оба делали вид, как будто ничего не случилось. Ну обманул Миша Анюту, не со зла обманул, а просто по легкомыслию, ну объяснились, поговорили, и всё в порядке. И снова живут, как прежде, дружною жизнью. Брат помогает сестре, ходит в булочную, вместе ездят в больницу к матери. Словом, всё хорошо. Они разговаривали о том, когда выйдет мать из больницы, и скоро ли вернётся отец, и что купить на следующий день к завтраку. Одно только было странно: оба они не смотрели друг другу в глаза.
По вечерам Миша говорил, что пойдёт погулять или зайдёт к товарищу поиграть в шашки, и Анюта без слов отпускала его, потому что не отпустить — значило показать, что она не верит брату, а ей казалось очень важным, чтобы брат убедился в полном её доверии.
— Хорошо, иди, — говорила она и отводила глаза от Миши, чтобы Миша не понял по её глазам, как она боится: вдруг брат её и теперь обманывает.
И Миша не смотрел на сестру. Вдруг она поймёт по его глазам, что он идёт торговать билетами, а потом за сараи к Вове Быку. Вдруг она прочтёт в его глазах непреодолимую тоску, отчаяние, которое мучило его, страх перед расплатой, которая непременно должна была наступить.
Миша делал вид, что он весёлый и спокойный мальчик, занятый своими мальчишескими делами, погружённый в нормальные летние детские развлечения, и что, кроме простых мыслей о том, как интересней и веселее провести вечер и завтрашний день, никаких других мыслей и забот у него нет.
