Приключения Виоле в Калифорнии и Техасе - [5]

ГЛАВА IV

Когда все было готово к отъезду, я получил окончательные инструкции и письмо к губернатору Монтерэ, а в придачу тяжелый кошелек с дублонами, на путевые расходы. Я простился с князем и отцом, уселся с шестью индейцами и падре Марини в длинный челн и вскоре, уносимый течением Буонавентуры, потерял из вида наш уединенный поселок.

Нам предстояло плыть по реке до южных озер Буонавентура, где я должен был отпустить наших индейцев и присоединиться к партии метисов-вашинангов, возвращавшихся в Монтерэ с дикими лошадьми, которых они наловили в прериях.

Поездка была прекрасная, в самом начале весны; берега реки были окаймлены вечнозелеными деревьями, за ними расстилались роскошные луга, на которых паслись громадные стада буйволов и мустангов. Иногда какой-нибудь благородный скакун с развевающейся гривой отделялся от стада и мчался к берегу, как будто желая удостовериться в наших намерениях. Удовлетворив свое любопытство, он медленно возвращался к стаду, часто поворачивая голову и провожая нас взглядом, как будто не вполне уверенный в нашей безобидности.

На третью ночь мы остановились у подножия обелиска, среди величественных развалин. Это место считается священным у шошонов. Их предания рассказывают о каком-то другом народе, жившем здесь раньше, который они оттеснили к югу. Мы провели здесь весь следующий день, так как падре Марини хотел поискать каких-нибудь иероглифов или фигур, которые могли бы бросить свет на происхождение развалин; но поиски оказались безуспешными, а оставаться дольше мы не могли, чтоб не разойтись с охотниками на лошадей. Итак, мы снова пустились в путь и спустя четверо суток были на южном берегу озера С. -Яго.

Мы явились вовремя, отпустили наших индейцев, купили двух превосходных мулов и продолжали путешествие в обществе охотников за лошадьми, с их пленниками числом более сотни, громко жаловавшимися на свою судьбу и лягавши все, до чего могли достать копытом. Несмотря на это буйное поведение, затруднявшее путешествие, мы на шестой вечер прибыли в Монтерэ.

Мои приключения, как увидит читатель, начались собственно с этого путешествия, и я считаю нелишним заметить, что в это время мне не исполнилось еще восемнадцати лет. Так как мы пользовались в нашей колонии некоторыми удобствами, то у меня сохранились, хотя и смутные, воспоминания о культурной жизни в Италии и других странах. Но я стал индейцем и до этой экспедиции вспоминал прежние сцены из моей детской жизни лишь для того, чтобы смеяться над ними.

Вероятно, такое отношение к ним вызывалось в значительной степени уверенностью в том, что я никогда больше не вернусь к этой жизни, так как с того момента, когда я узнал, что отправляюсь в Монтерэ, меня охватило величайшее волнение, и мой пульс стал биться с удвоенной силой. Не сумею сказать, чего именно я ждал, но, без сомнения, мне мерещилось нечто вроде земного рая. Монтерэ хоть и не земной рай, но все же приятный уголок. Он дышит счастьем, все в нем довольны своей судьбой, всякий поет и смеется, все время посвящено развлечениям или отдыху.

Нет в нем грязных улиц и жестких мостовых, ни фабрик с их вечной копотью, ни полицейских, ни карет и омнибусов, обдающих вас грязью, а главное, нет в нем пунктуальных деловых людей, спешащих по своим делам, пыхтя, отдуваясь и толкая всех встречных. Нет, ничего подобного не встретишь в Монтерэ.

Здесь есть залив, глубокий и синий, берега которого одеты высоким, прекрасным лесом. Есть луг, усеянный, точно пестрый ковер, нарядными дикими цветами. На нем разбросаны с сотню коттеджей, обвитых виноградом. В центре — президио, дом губернатора; по одну сторону от него изящная церковь, по другую — массивное здание монастыря. Надо всем этим небо чистейшего голубого цвета, представляющего роскошный контраст с яркой зеленью высоких сосен и неописуемой игрой красок и оттенков широкого горизонта прерий.

Даже собаки в Монтерэ вежливы, а лошади, которые всегда пасутся около домов, бегут к вам навстречу, как будто желая поздравить вас с приездом; дело в том, что каждый путешественник везет с собою у седла мешочек с солью, до которой они так лакомы.

Гостеприимство местных жителей не знает границ. «Да благословит вас Святая Дева, — сказал нам старик, попавшийся нам навстречу при въезде, — останавливайтесь здесь и почтите мой дом». Другой подошел и дружелюбно пожал нам руки, ласково поглядывая на нас. Третий взял наших мулов под уздцы и повел их во двор, где полдюжины хорошеньких девушек, с блестящими черными глазами и длинными тонкими пальцами, во что бы то ни стало хотели расстегнуть нам штиблеты и снять с нас шпоры.

Царственный город Калифорнии! Самое имя твое исполнено для меня поэзии, как и для всякого, кто любить честность, добродушие, простоту и dolcef ar niente.

Несмотря на многочисленные приглашения, падре Марини поместился в монастыре, а я не захотел разлучаться с моим старым наставником.

Все было ново и приятно для меня, так как мне не было еще восемнадцати лет, а в этом возрасте предаешься мечтам и грезам о тонких талиях и хорошеньких личиках, озаренных лукавой улыбкой.

Для меня наступило веселое время. Правду сказать, кошелек с дублонами весьма содействовал этому. Спустя неделю после моего приезда, у меня было великолепное седло с серебряной отделкой, бархатные шаровары, вместо кожаных панталон, шляпа с перьями, блестящие башмаки, красный шарф, бархатная куртка и широкий плащ: неизменная, и иногда единственная одежда западных мексиканцев, зимою и летом, ночью и днем.