Приключения Вернера Хольта. Возвращение - [9]

— Балда, у меня у самого родной брат готовится на нового учителя!

Напряжение росло. Третий стер все и написал: «Старых зануд на мыло!»

Одноглазый Бук, до сих пор безучастно сидевший рядом с Хольтом, вдруг встрепенулся. Ткнув в себя пальцем, он спросил:

— Может, мне? Давай рвану речугу! Знаешь, как я умею трепаться! Могу и речи к народу, и проповеди, и обращение к массам, у меня, брат, ораторский талант, я хоть кого пройму. Хочешь, через три минуты весь класс взбунтую? Я кое-что смыслю в массовой истерии. Итак, речь к народу против старых зануд! — В один миг он вскочил на стол, рывком, как марионетка, воздел над головой руки со сжатыми кулаками, лицо в шрамах исказилось, и он истошным голосом заорал;

— Ученики и ученицы! Освобожденные массы в классах!

— Заткнись! — прикрикнул на одноглазого Гофман и ткнул его костылем в спину. Затем забрался, стуча костылями, на кафедру и стер все с доски.

Дверь открылась, ученики встали. На кафедру поднялся учитель — Готтескнехт.

— Доброе утро, — сказал он. — Садитесь.

Готтескнехт обвел взглядом класс и, дойдя до Хольта, неприметно кивнул ему. А когда он начал: «Моя фамилия Готтескнехт, я преподаватель немецкого языка и ваш классный руководитель… — и продолжал: — Те, кто меня знает, говорят, что я и в самом деле слуга господень, но тот, кто вздумает мешать нашим занятиям, пожалуй, скажет, что я чертов слуга», — Хольту так ясно представилась сходная и вместе с тем столь отличная сцена, что он на миг даже закрыл глаза. И, как тогда, Готтескнехт добавил: «Я никогда не ругаюсь, но зато так и сыплю отметками от единицы до пятерки, и вам придется считаться с моими отметками, если вы хотите через полтора года сдать на аттестат зрелости».

Заложив руки за спину, Готтескнехт принялся ходить взад и вперед между столами.

— Я рассчитываю работать в этой школе. И доведу вас до аттестата, хотя вы класс с естественным и математическим уклоном. Ваш преподаватель математики доктор Эберсбах слишком занят как директор и не может взять на себя обязанности классного руководителя. Я сам изъявил желание вести такой вот специальный класс и многого от вас жду. — Он остановился лицом к классу и обвел взглядом всех учеников до единого. — Все мы плыли в одной лодке, — сказал он. — Все одинаково заблуждались. И все одинаково виноваты. Давайте же в предстоящие полтора года вместе попытаемся избавиться от наших заблуждений.

Слова эти произвели впечатление не на одного Хольта. Но в наступившей тишине вдруг послышалось покашливание; это был рыжий Гейслер, тот, что написал на доске: «Долой новых учителей!». Готтескнехт смерил его взглядом и продолжал:

— Что касается занятий по родному языку и литературе, то я не собираюсь все полтора года забивать вам головы сухими фактами. Главное внимание я буду уделять идейной полемике с духовным наследием прошлого. Но для этого требуется ваше участие. Мы. немцы, всегда слишком многому верили и слишком мало знали. Я буду давать оценку не вашей памяти, а вашей способности мыслить.

— Мысли свободны, — сказал кто-то. Опять Гейслер!

Готтескнехт кинул взгляд на последнюю скамью.

— Свободны от чего? — спросил он. — Разве ваши мысли свободны от предубеждений? Сомнительно.

— Что я думаю, — заявил Гейслер, — никого не касается!

— Вы на здоровье не жалуетесь? — дружеским тоном спросил Готтескнехт, и опешивший Гейслер ответил:

— Спасибо. Нет.

— Тогда попрошу вас встать, вы разговариваете со своим классным руководителем, — спокойно, но твердо сказал Готтескнехт. Гейслер поднялся со скамейки и уставился в потолок. — Нам еще придется беседовать о свободе мыслей, — продолжал Готтескнехт. — И я в свое время попрошу вас прочесть на эту тему доклад.

После занятий все задержались, чтобы выбрать старосту, который одновременно был бы представителем от класса в ученическом совете. При этом разгорелся бесконечный спор. Гофман опять закурил зловонную сигару:

— Ну, кого? Называйте кандидатов!

Аренс, к удивлению Хольта, предложил Гейслера. Гейслер улыбнулся и предложил Аренса. Тогда Гофман, взявшийся записывать кандидатов, швырнул карандаш и схватился за костыль:

— Эту картинку из парикмахерской? — выкрикнул он, указывая костылем на Аренса. — Чтобы эта напомаженная обезьяна представляла наш класс? Ни за что! Я первый этого не допущу! — И предложил самого себя.

Все настаивали на тайных выборах, нужно было заготовить бюллетени и отыскать урну. Хольту это надоело, и он вышел в коридор.

Он не обольщался: ему не место в школе. Он припомнил расписание уроков: физика, химия, математика, иностранные языки — все это ему совершенно не интересно. И мысль, что ему предстоит день за днем, и зимой и летом торчать в скучной классной комнате, угнетала его.

Идейная полемика, подумал он. Как это Готтескнехт себе представляет?

К нему присоединился Аренс.

— Гофман ужасно вульгарен, — сказал он, — вы не находите? Кстати, он социал-демократ.

По лестнице спускалась девочка, она мельком взглянула на обоих и кивком поздоровалась с Аренсом. Хольт ее узнал, поглядел вслед и увидел, как от сквозняка разлетелись ее русые волосы.

— Кто это?

— Ее фамилия Баумерт, — ответил Аренс. — Ангелика. Живет у нас в доме со своей бабушкой. Это избавляет нас от необходимости брать к себе переселенцев. Недурна малышка, верно? А через годик-два будет просто загляденье.