Приключения сионского мудреца - [29]

Глава 5

Когда папа вернулся, проводив Рот до автобусной остановки, мама ему сообщила: «Ну что, негодяй, я больна?! Сам ты больной! Только позоришь меня перед людьми, но люди меня больше понимают, чем тебя!». На следующий день, после визита невропатолога, мама решила заняться собой, квартирой, навести в доме порядок и не волноваться, назло врагам, укреплять свою нервную систему! «Всё, хватит! — заявила мама. — Я была дура, что так заботилась о детях! Я теперь буду жить для себя и мужа!». Папа, чувствовалось, был приятно удивлён, услышав, что с этой поры ему станет хорошо, и о нём начнут заботиться! Он поддержал порыв мамы: «Правильно, Люся! — сказал он. — У нас всё было хорошо, и сейчас должно всё быть хорошо!». — «А что, я не хочу, чтобы было хорошо?! Только ты живи своим умом! — добавила мама. — Дети — детьми, а мы должны подумать и о себе. Может быть, — самокритично добавила она, — я виновата перед тобой и недостаточно уделяла тебе внимания, а больше детям, и поэтому ты мне мстишь?!». — «Брось, Люся, опять говорить глупости! — искренне возмутился папа. — Что значит, я тебе мщу?! Я не меньше тебя переживаю за детей, просто у меня такой характер, что по мне этого не видно!». — «Ой! У тебя характер! — засмеялась мама. — Какой ты, всё-таки, притворный, Муля! Будь откровенный и не притворяйся! Я, ты знаешь, больше всего не люблю, когда люди притворяются. Я всю жизнь страдала за свою прямоту и откровенность! Я всё всегда говорю в глаза, что думаю! О!!! Если бы я могла иметь твой характер! У тебя всегда было — „моя хата с краю“! Какой у тебя чудесный характер! И может, ты прав?! А что я имею?! Ну, всё, достаточно, я уже от этого всего этого устала! — решила мама. — Ты мне лучше скажи: будешь кашу кушать? Сварить тебе кашу?». — «Почему нет? Я таки голодный! — охотно поддержал её мирную продовольственную инициативу папа и нагло добавил: — Я бы даже и от вареников с творогом не отказался!» — и мечтательно облизнулся. «На тебе вареники!» — игриво засмеялась мама, преподнеся большую фигу папе под нос. Папа тоже рассмеялся и поцеловал маму в голову: «Будь здорова! — растрогался он, и глаза у него увлажнились. — Думаешь, я не переживаю за тебя?». — «А чего тебе переживать за меня?! Знаешь, Муля, я не люблю только одного — твою фальшь и ложь! Ты переживаешь! Ты хочешь этим сказать, что я больна, ненормальная, да?!». — «Ну, всё, всё, хватит! Давай лучше о другом, Люся!». — «Конечно, тебе невыгодно, но я тебя очень прошу: оставь, Муля, свою подлую ложь! Оставь, и ты увидишь, что я тебе всю душу отдам! Я всем сердцем и душой хочу, чтобы, наконец, у нас всё было хорошо, назло врагам!». — «Конечно, назло врагам, у нас всё будет хорошо! Да у нас и так всё хорошо!» — закрепил успех папа. Мама насмешливо на него посмотрела и ухмыльнулась, скривив в бок губы: «Да… — добавила она задумчиво, — надо молчать!». — «Мама, сделай вареники с творогом», — решил разрядить обстановку, я. Мама рассмеялась и добавила: «Для папочки, подхалимчик, стараешься? Ты же не любишь их!». — «Как, не люблю?! Люблю!». — «Ну, хорошо, посмотрим, как ты их будешь кушать», — сказала мама, и вышла на кухню. Папа благодарно на меня посмотрел. Через час-полтора мы уже сидели за столом, пили сладкий чай и уплетали вареники с творогом и сметаной, которую папа купил, успев сбегать в магазин в честь такого случая! «Ну, что, нужна мама?!» — спросила у меня мама, видя, что я с аппетитом ем. «Конечно, нужна», — согласился я, проглатывая очередной вареник. «И жена нужна! — неуместно добавил папа. И совсем „обнаглев“, „поскользнулся“. — Я всегда любил, когда ты готовишь!». — «А что, я сейчас не готовлю?!» — поинтересовалась у него мама. «Да нет, я просто так говорю, — стал выкручиваться папа, попав опять в ловушку и, чтобы окончательно из неё выскочить, добавил: — Но вареники ты делаешь редко!». — «О! Ты нахал, Муля! Другая бы тебе таких вареников наделала, что ты бы её запомнил! — и она игриво преподнесла кулак к лицу папы. — Это я — дура, всё прощаю!».

Папа посмотрел на меня и увидел мою отчаянную гримасу, означающую «молчи», не стал возражать, а запил вареник чаем. Как мама и обещала, на следующее утро стала наводить в квартире порядок, сняв с потолка паутину. Папа для этого приспособил ей длинную швабру, а сам был мамой направлен на улицу, вытряхивать от пыли дорожки. Придя с дорожками, пошёл на кухню мыть посуду, затем вынес помойное ведро, а я отправился с двумя вёдрами за водой к уличной колонке, потому что дома у нас не было водопровода. На этом моя миссия закончилась, и я ушёл из дому, оставив дружных родителей довершить совместный труд. Придя через несколько часов, застал «полуубранную» квартиру, недомытые полы и встревоженного папу! Мама сидела на стуле перед шкафом и «проводила инвентаризацию» — выбирала из него все на пол, пересчитывая простыни, наволочки, пододеяльники.

Она была вся потная, лицо красное, глаза горели негодованием. Она без конца повторяла: «А, чтобы тому руки отсохли, кто это сделал, чтобы они большего не имели!». — «Что случилось?» — спросил я её. Мама посмотрела на меня мутными, красными глазами и сказала: «У тех, кто у меня тащит бельё, у них чтобы руки отсохли!». — «А кто это у тебя тащит?» — притворно спросил я, поняв, кто вор! «Тот, кто тащит, тот знает!» — ответила мама, и зло покосилась в сторону папы. Видя, что я вслед за ней посмотрел в его сторону, она повторила: «Да, чтобы им руки отсохли!». — «А в чём дело? — не унимался я. — Что случилось?». Я впервые слышал от неё о пропаже белья, так, по мелочам, она и раньше говорила, что бабушка у нас подворовывает: то картошку, то продукты. Несколько лет назад она нас уговаривала, что сосед поменял в сарае картошку — забрал нашу крупную, а подсунул свою мелкую. На моё замечание: «Что за благородный вор, такой?!» — она не отреагировала логичным рассуждением, а велела не считать её дурнее меня. А тут, чувствовалось, что-то новое произошло! В воздухе пахло крупным скандалом! «У меня не хватает двух простыней! — объявила мама. — Чтобы им руки отсохли!». — «А может быть, ты ошиблась?» — несмело спросил я. «Иди ты!! — приглушённо выкрикнула она. — Не считайте меня за дурочку, я умею считать!». — «Ну, может быть, было меньше, Люся?» — поддержал меня папа, подойдя к куче белья. «На, сам считай! Считай, считай, считай, негодяй! Давись, сволочь! Все давитесь, сволочи! Чтобы вам руки поотсыхали! Ладно, делайте мне, делайте, издевайтесь! — зарыдала она горькими слезами. — Но на ваш конец я тоже не завидую! За эти издевательства вам тоже хорошо не будет! А ты смотри! — обратилась она ко мне. — Тебе я больше всех нужна! У тебя язва, ты больной и без меня…! Я тебе не завидую! Тебе я нужна, и если ты тоже будешь издеваться и слушать их, я и на тебя тоже плюну, как на Марика! Он уже думает, что всё, мама не нужна! Но ничего: „Придет коза до воза!“. Пусть всё это горит, мне ничего не надо! Дура, что я должна из-за всего нервничать?! — и добавила, обращаясь к папе. — Будешь спать на полу, на тряпках, раз тебе не нужны простыни!». Папа уже молчал, не спорил, готов был, по-видимому, спать на чём угодно, лишь бы в доме было спокойно и мама не нервничала. «Молчишь?! Нечего сказать?! — продолжала она. — Какой ты дурак! Зачем ты это делаешь, уже дошёл до тряпок?!». — «Он украл?» — ехидно спросил я. «Кто украл, тот знает! Не надо, не надо! Я тебе не враг, но запомни, тебе хорошо тоже не будет! — пообещала мне мама. — Не будь сионским мудрецом!».