Приключения Сэмюэля Пингля - [4]

— Ближе к делу, дядя. Что случилось с отцом? Почему вы не встретили меня на пристани?

— Были причины, малыш, — ответил дядюшка, допивая свою рюмку. — Отец твой жив и здоров. Он в Олдмаунте.

— Знаю… Но телефон в за. мке не отвечает…

— Хм… Не отвечает? Значит, дело принимает серьезный оборот. Пока я ничего определенного не могу сказать, но…

Я быстро встал из-за стола. От меня что-то скрывали.

Я должен сам быть в Олдмаунте. Дядюшка вцепился в мою руку.

— Одну минуту!.. Какой ты нетерпеливый!.. Твое присутствие в замке вряд ли принесет существенную помощь… — Скажете ли вы мне, в чем дело?

— Право, я ничего не знаю. Погоди, вот вернется твой отец…

Но я, не слушая дядюшки, выбежал на улицу. Там за углом стоянка такси. Через двадцать минут я увижу отца и узнаю, в чем дело.

Вот знакомая мне аптека. Громадные шарообразные бутыли, наполненные разноцветными жидкостями, яркими радугами сияли на широких окнах под лучами эшуорфского солнца. Здесь же красовались вороха горчичников, средств против мозолей и зубной боли, патентованные плевательницы и еще кучи вещей, назначение которых, может быть, оставалось не совсем ясным даже для их изобретателей. На крайнем окне по-прежнему, как и в дни моего детства, под запыленным стеклянным колпаком лежала большая сушеная ящерица, предмет жгучего любопытства эшуорфских ребят.

Не замедляя шага, я взглянул на ящерицу. У нее старая облупившаяся кожа с желтыми полосками и один глазок по-прежнему широко раскрыт на мир, будто в испуге. Смутные воспоминания детства пронеслись в моей голове. Отец посылал меня сюда за лекарствами, когда болела мама…

Оступился и упал на тротуар я совершенно неожиданно. Вероятно, зацепился носком ботинка за выступ камня. Во всяком случае, когда я встал и носовым платком отряхивал пыль с костюма, голова у меня кружилась, правое ухо и висок горели, и старичок прохожий резонно заметил мне:

— Зайдите к Орфи, молодой человек. Вы изрядно поцарапались.

Старичок был так добр, что даже предупредительно раскрыл передо мною дверь аптеки.

Я вошел, совершенно оглушенный падением. Мистер Орфи, аптекарь, ровесник моего отца, стоял за прилавком и, полузакрыв глаза, осторожно чесался спиной о выступ шкафа, наполненного лекарствами. Судя по выражению лица Орфи, это доставляло ему удовольствие.

У окна за столиком сидел толстяк доктор Флит, развалившись так, что под ним не было видно никаких признаков табуретки и казалось, что наш эшуорфский эскулап чудесным образом покоится в воздухе, подобно величественному аэростату. Размахивая правой рукой, он что-то с азартом доказывал аптекарю:

— Совершенно недопустимо с точки зрения науки…

Но тут я переступил порог аптеки. Доктор Флит смолк, а Орфи приоткрыл один глаз.

— Это ты, Сэм?

Я показал на больное ухо. Аптекарь и доктор сразу поставили диагноз, не дав мне раскрыть рта.

— Ловко тебе заехали, Сэм, — проговорил аптекарь, переставая чесать спину и раскрывая другой глаз. — Как находите, доктор?

Доктор Флит снисходительно улыбнулся.

— Кровоподтек и царапины. Не так опасно, как безобразно.

Любопытство, видимо, мучило аптекаря. Он осведомился:

— Когда ты успел подраться, Сэм?

— Не спрашивайте его, Орфи. Все ясно, — отдуваясь, произнес доктор Флит и вытер шелковым лиловым платком свое багровое луноподобное лицо, окаймленное рыжими бачками.

Он рассматривал меня с расстояния в три шага, как будто я был виден ему в увеличительное стекло, и говорил преувеличенно громко:

— Ясно, как в микроскоп. Эластичный, упругий предмет, падая под углом в тридцать градусов, примерно двенадцать часов назад стукает по голове этого парня. При прямом попадании предмет свернул бы ему шею. В крайнем случае — хорошенькое сотрясение мозга.

— Простите, джентльмены, — произнес я. — Я упал на улице, и не двенадцать часов назад, а сию минуту. Кажется, мое ухо…

Я хотел дотронуться до больного уха, которое начинало опухать.

— Не трогать руками! — пробурчал доктор Флит, свирепо насупливая брови, и приказал аптекарю:-Сделайте подобающий туалет парню, Орфи. Ясно все, как в микроскоп.

— Подойди сюда, Сэм, — ласково позвал меня аптекарь.

Ему было лень перегибаться через прилавок. Я подошел к шкафам, и старый Орфи начал накладывать мне повязку из липкого пластыря. А доктор Флит продолжал разговор, прерванный моим неожиданным приходом:

— Так вот, друг Орфи, какие дела. Люди болеют из-за несоблюдения правил гигиены, в результате травмы при несчастном случае, от болезнетворных микробов. Объелся, опился, перегрелся на солнцепеке, обморозил руки ноги — болен. Подрался или упал на улице, как вот наш Сэм, — болен. Попали в организм микробы, начали в нем размножаться — болен. Нет болезни без соответствующего микроба, Орфи, так доказано великими учеными Пастером и Кохом. А если некоторые позволяют себе сомневаться да еще ставить преступные опыты, то, знаете, друг Орфи… — Тут рука доктора Флита поднялась кверху как бы для удара. — …закон покарает преступника.

И, кажется, уже покарал. Правда, при этом иногда страдают и невинные, но, по-видимому, таков закон природы…

Доктор Флит глубоко вздохнул. Орфи закончил перевязку и указал мне на зеркало, висевшее среди красноречивых реклам аптекарских фирм.