Приключения секретного баптиста - [4]

Игры были разные, но чаще всего играли в Чапаева. Конечно, Чапаевым всегда был Витька, а остальные - беляками. Они должны были набрасываться на него, а он кричал: "Врешь, Чапаева не возьмешь!" И бил ребром ладони по чему попало: "Бей троцкистов! Бей жидов!" ...Хрясь-хрясь... "И тебе, шпионская морда!.. И тебе... И тебе!.." Хрясь-хрясь... После игры, усталые, но счастливые, они обычно отдыхали на скамейке, обмениваясь впечатлениями и хвастаясь ранами. Иногда Андрей говорил: "Эх, вот бы нам всем на баррикадах очутиться!.." И тогда Витька беззлобно, по-дружески проводил по его лицу: "Куда тебе, троцкист.." Все смеялись. "Да я знаю, - виновато улыбался Андрей, - но ведь хочется..."

Иногда они играли в разведчиков. Это происходило так: если разведчиком был Витька, то все остальные становились немецкими или французскими полицейскими. В глубине двора на видном месте клали какой-нибудь предмет, чаще всего обломок кирпича или обрывок газеты. Полицейс-кие охраняли этот предмет, а Витька должен был его выкрасть. Игра начиналась. Витька богатой фантазией не отличался, он сразу бросался к предмету, полицейские пытались ему помешать, но... Хрясь-хрясь... "Вот тебе, шпионская морда!.. Бей жидов! Бей троцкистов!.." Хрясь-хрясь ребром ладони по чему попало, и задание выполнено.

Если же Витька желал быть контрразведчиком, то все остальные становились матерыми шпионами, и уже они должны были выкрасть условный предмет, и тогда Витька становился у этого предмета, а остальные пытались до него дотянуться, но... Хрясь-хрясь... "Вот тебе, жиденок!.. На тебе, троцкистская харя!.. Куда прешь, шпионская морда!.. Врешь, рабочего не возьмешь!.. А ты куда, проблядушка!.." Хрясь-хрясь...

На Витьку никто не обижался. Витька был свой. И когда однажды во двор пришли чужие ребята и стали приставать к Моне и даже ударили его, Витька накинулся на этих ребят, бил их и приговаривал: "Нашего жида бить?! А вот вам, так вашу!.." Затем взял одного из чужих за шиво-рот и сказал Моне: "А ну-ка, жиденок, дай ему". Моня сначала заколебался, но Витька прикрик-нул, и Моня ударил парня по лицу. В этот момент Андрей восхищался Витькой, потому что Витька заступался за слабого, а кроме того, проучил хулигана, оскорблявшего национальность, как фашист. Ведь вот Зяма Рабинович тоже был евреем, а бесстрашно уезжал в капиталистические страны и жил там нелегально, а в Аргентине сидел в тюрьме, а в Германии за ним охотилось геста-по, а этот высокий голубоглазый коммунист ничего не боялся и выполнял задания Коминтерна.

Прошел год, другой.

Андрею было уже пятнадцать. Он бредил комсомолом, но в комсомол его не принимали по понятным причинам, и он не обижался.

Игры во дворе прекратились. Витька работал на заводе, а после работы выпивал со старшим братом. Остальные учились, а тут еще началась любовь. Сначала Юрка Хромов полюбил Машу, но не успели они вдоволь погулять, как во дворе появились чужие ребята и отбили Машу у Юрки. Маша бросила школу, начала покуривать. Ее мать, посудомойка в ресторане, который помещался в их же доме, бегала за ней с палкой, но вскоре перестала, махнула рукой. Чужие ребята уводили Машу на чердак и там вместе с ней распивали краденую водку. Потом они исчезли, а Маша рассказывала своим ребятам, как она там, на чердаке, давала им всем по очереди и теперь, навер-но, скоро забеременеет. Играть было не во что да и вроде бы стыдно. Они все влюблялись в Машу, и она с ними не чинилась. Потом она навела своих подружек, и образовались пары. Теперь они все вместе залезали на чердак и развлекались там кто как умел.

Андрей уже было совсем свыкся с мыслью, что его родители находятся на особой работе за рубежом, и втайне надеялся, что вот-вот они объявятся и жить станет легче и проще, как вдруг приехал кто-то откуда-то, побывал в доме в отсутствие Андрея и рассказал бабушке по секрету, что отец и мать живы, но находятся в лагере со строгой изоляцией и потому не могут о себе сообщить.

Это был сильный удар. Миф развеялся. Надежда на чудо заколебалась и рухнула. Вместо возвышенного служения Родине вновь были лагеря, троцкисты, германские шпионы, заплаканная бабушка и дырявые сапоги. Но Андрей и на этот раз не пал духом. Он смог убедить себя, что именно с его родителями произошла ошибка, а с остальными все было правильно. Потому что, если бы они и вправду занимались диверсиями и шпионажем, то их расстреляли бы, а если живы, то их вопрос выясняется и скоро выяснится. И эта мысль дала ему снова маленькое облегчение.

Лето сорокового года было жарким и многообещающим. Вообще летом было хорошо: легче было наесться, не нужно было кутаться, хватало тапочек и маек. Летом можно было гулять, а не сидеть в обшарпанной комнате перед заплаканной бабушкой. Можно было мечтать о поступлении в техникум связи, чтобы стать полярным радистом, как Кренкель, и, героически поединоборство-вав с ледяной стихией, вернуться в Москву знатным полярником, а не сыном врагов народа. Кто-то подал эту мысль, и Андрей бросился в техникум. Но его не приняли туда как сына врагов народа, так как средства связи нельзя доверять врагу.