— Ну, нет, так нет, — тетя Мария по-своему истолковала его молчание и отвела от него взгляд.
— Пора забор перебрать, или нет? Скоро зима, — сказала она мужу.
— Я тебе про чай вот что скажу, — наконец нашелся кум, — если ты еще хоть раз... — он замолчал, подбирая слова, — всунешь свой длинный нос в нашу жизнь...
— Ой, не трогай мой нос! Не, ты слышишь? — толкнула тетя Мария мужа в бок. — Он что-то имеет против моего носа. Хм!
Кум нервным жестом достал пачку папирос, вынул одну, размял.
— Получается, испортили людям разговение, а теперь греете свои косточки на солнышке, да? — все еще приставал он.
— О, теперь косточки! Оставь нас в покое, — прикрикнула на него кума. — Ты что, не слышишь? Он наши косточки перемывает, — снова обратилась она к дяде Игнату. — Ну чего ты молчишь?
— Ты мне постирала рабочие брюки?
— И погладила! А ты? Он забор уже валится, штакетины выпали, скоро зима, говорю.
— Я принципиально вас предупреждаю, — напомнил о себе кум Тосик.
— Молчи, когда я с мужем разговариваю! — осадила его тетя. — Игнат, глянь, как со стороны посмотреть, так он и не пьяный, — показала она на кума.
— Может, это у него остатки вчерашнего бродят, — предположил дядя Игнат.
— Ты так считаешь? — тетя Мария внимательно посмотрела на кума. — Он плохо выглядит.
— Ты смотри, какие они?! — вставил свое слово кум Тосик. — Да если я за вас возьмусь...
— Может, у него больной желчный пузырь или печень? Тогда ему пить нельзя, — кум Тосик досадливо сплюнул, что его не слышат, и, намеренно медленно прикурив папиросу, пыхнул густым дымом. — Еще и курит! Полный набор для смертельного диагноза, — развивал дядя Игнат начатую тему.
— У меня возле вас терпение кончается! — еще раз прогремел кум, как неясный раскат отдаляющейся грозы.
— А нервы, Игнат?! Ты только посмотри на него! Он же уже не жилец. Как ты думаешь, сколько он протянет?
— Надолго его не хватит.
— А вот если бы бросил пить, курить, а? — поинтересовалась тетя Мария.
— О-о-о! Тогда бы он жил долго, — убежденно сказал дядя Игнат. — У него же гены — будь здоров! Помнишь его родителей?
— Конечно. Дай Бог каждому столько прожить.
— Есть я тут или меня нет?
— Есть, есть, подожди, — отмахнулась от кума тетя Мария. — Так когда ты начнешь забор перебирать, потому что снег его совсем завалит?
— С понедельника. А если захочешь, то со вторника, — к дяде Игнату явно возвращалось хорошее настроение.
— Я говорю, что пришел поговорить по-хорошему. Ну любовь у нас такая, понимаете? Сначала надо разогреться, поскандалить...
— Слышали уже, — перебил эти излияния дядя Игнат.
— Эта зима по всем приметам должна быть суровой, — настаивала на своем тетя.
— Мне что, обращаться к вам в письменном виде? — явно сдавал позиции грозный кум Тосик.
— О! Я же получил письмо от сестры из Америки, — вспомнил мой дядя и пошел в дом.
— Люди вы или нет? — почти просяще посмотрел гость на тетю Марию.
— Оставила такой дом, такой сад и поехала что-то искать в чужих краях, — тетя Мария грустно покачала головой. — Говорит, что без нее сын там пропадет. Слышал такое? Так пусть теперь тут пропадает то, что она всю жизнь наживала. А ты, кум, в самом деле, болезненно выглядишь. Ой! Выдыхай дальше от меня эту гадость, — помахала она рукой, отгоняя от себя папиросный дым.
— Вот, она тебе, кум, привет передает, — мой дядя вышел с письмом и начал его читать вслух: — «Передай привет кумовьям Тосику и Клаве. Как они там поживают? Поумнели уже, покончили ли со скандалами и драками? Я теперь вижу, как это стыдно!»
— И то правда, — подхватила тетя. — В такую даль поехала, а вспомнить о нашем куме нечего.
— Да ну вас к черту! Что вы ко мне прицепились?! — кум Тосик подхватился и выскочил со двора.
Еще до захода солнца он вставил в окна новые стекла, а на другой день шел домой вовремя и трезвый.
