Приключения русского дебютанта - [22]
Его коротко стриженные волосы пребывали во второй стадии мужского облысения, стадии, когда два безволосых полумесяца неровными краями вгрызаются в виски, — в отличие от тонких лунных серпиков, проредивших растительность на голове Владимира. Выходит, Фрэнку двадцать восемь или двадцать девять. И он наверняка аспирант.
Неужели они все здесь аспиранты и только Франческа до сих пор нормально учится? Похоже, так оно и есть, судя по возрасту. А также по тому, как они забавлялись: стайка гостей сгрудилась у телевизора; показывали индийский фильм, в котором романтические герои изображали любовные чувства, но упорно избегали поцелуев. И когда они едва дотрагивались друг до друга, кокетничая под звуки ситаров и бренчанье браслетов, толпа орала: «Ну давай же, давай!» или «Употреби рот!» Так развлекались в одном углу чердака…
В другом же царил Тайсон, Адонис из Монтаны, парень под два метра ростом с равнобедренным треугольником светлой копны, повернутым вершиной влево. Он беседовал с миниатюрной девушкой, одетой в прозрачный саронг и вышитые шлепанцы. Беседовал по-малайски, разумеется.
Знаменитый Тайсон торопливо отвел Владимира в сторону.
— Очень рад наконец с вами познакомиться. — Когда он нагнулся, его голова оказалась на одном уровне с головой Владимира; у Тайсона это вышло совершенно естественно, будто опустили стрелу автокрана. Вероятно, он натренировался на многочисленных низкорослых друзьях; например, на той эфемерной девушке из Куала-Лумпур. — И Фрэнк тоже рад… Мы всегда стараемся подыскать для него приличного русскоговорящего.
— Мне нравится здесь, — сообщил Владимир в порыве великодушия.
— Здесь? В Америке?
— Нет-нет. На вечеринке.
— А, вы об этом. Могу я быть с вами откровенным, Владимир? — Владимир приподнялся на цыпочках: рот Тайсона, большой, губастый, вот-вот изречет некое откровение. Но какого рода? — Фрэнк в ужасном состоянии. На грани нервного срыва.
Обернувшись, они посмотрели на слависта, который, впрочем, выглядел вполне довольным в плотном окружении хорошеньких очкастых женщин; они то и дело смеялись, прихлебывая шерри.
— Бедняга! — произнес Владимир, и он не покривил душой. Почему-то озабоченность Тургеневым представлялась не слишком добрым предзнаменованием.
— Он пережил катастрофу в отношениях с одной молодой русской юристкой из семьи настоящих хищников. Хуже не бывает. Сначала она прекратила с ним встречаться. А потом, когда он подстерег ее в ресторане на Брайтон-Бич, официанты вышвырнули его и поколотили черпаками.
— Да, такое случается. — Владимир вздохом засвидетельствовал темпераментность своего рода-племени.
— Вы понимаете, как много значит для него все русское?
— Начинаю понимать, и очень явственно. Но должен сразу предупредить: никаких русских родственниц, достойных внимания, у меня нет.
Ну разве что тетя Соня, сибирская тигрица.
— Тогда вы могли бы время от времени совершать с ним прогулки, — предложил Тайсон, схватив Владимира за плечи, и этот жест напомнил Владимиру дружелюбных, хорошо воспитанных обитателей прогрессивного Средне-Западного колледжа, а также долгие обкуренные прогулки на «народном» «вольво», принадлежавшем его бывшей подружке, уроженке Чикаго, и ночи, когда он упивался вдрызг вместе со студентами-гуманитариями, проявлявшими к нему профессиональный интерес. — Могли бы разговаривать с ним на родном языке, — продолжал Тайсон. — Конечно, лучше бы сейчас стояла зима, тогда вы оба надели бы эти симпатичные меховые шляпы… Что скажете?
— Э-э… — Владимир отвернулся, настолько он был польщен. Не прошло и получаса, как он явился на вечеринку, а его уже просят помочь другу в беде. Его уже считают другом. — Почему нет. Я хочу сказать, с удовольствием.
Стоило ему произнести эти слова, эти искренние, прочувствованные слова, как над Владимиром засиял ореол. Ни по какой иной причине остальные гости не покинули бы внезапно чердачные закоулки и не столпились вокруг него, задавая вопросы, а иногда дружелюбно касаясь его плеча. Любопытствующие желали знать: каков его прогноз относительно России после распада Советского Союза? («Неутешительный».) Огорчает ли его возникновение нового однополярного мира? («Да, очень».) Кто его любимый коммунист? («Бухарин, кто же еще».) Существует ли способ остановить ползучее распространение капитализма и глобализации? («Мне такой неизвестен».) Что он думает о Румынии и Чаушеску? («От ошибок никто не застрахован».) Встречается ли он с Франческой, и если да, то как далеко у них зашло?
В этот момент Владимир пожалел, что не успел напиться, тогда он был бы обворожительным и остроумным с этими приятными, красивыми мужчинами и женщинами. А так он сумел лишь выдавить смущенный смешок. О, как бы ему хотелось иметь меховую шапку, настоящую астраханскую. Впервые в жизни он осознал полезную аксиому: пусть лучше к тебе относятся покровительственно, чем вовсе не замечают. Он и дальше продолжал бы в том же духе, но Франческа вызвала его на кухню.
Там стоял страшный шум; совсем иная разновидность людей клубилась вокруг креветочного салата на столе, Франческа же стояла под кухонными шкафчиками из рифленой стали, приятно выделяясь на общем фоне бархатным королевским нарядом, и смеялась над пьяным индийцем, не уступавшим ей в щегольстве (на нем был смокинг). Индиец колотил ее по голове надувными оленьими рогами.
Книга американского писателя Гари Штейнгарта «Абсурдистан» — роман-сатира об иммигрантах и постсоветских реалиях. Главный герой, Михаил Вайнберг, американец русского происхождения, приезжает к отцу в Россию, а в результате оказывается в одной из бывших советских республик, всеми силами пытаясь вернуться обратно в Америку.
Новый роман Гари Штейнгарта, автора нашумевших «Приключений русского дебютанта» и «Абсурдистана». Ленни Абрамов, герой «Супергрустной истории настоящей любви», родился не в том месте и не в то время. Его трогательная привычка вести дневник, которому он доверяет самые сокровенные мысли, и не менее трогательная влюбленность в кореянку Юнис Пак были бы уместны несколько веков назад. Впрочем, таким людям, как Ленни, нелегко в любые времена.В «Супергрустной истории» читатель найдет сатиру и романтику, глубокий психологизм и апокалиптические мотивы.
Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.
Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.
Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.