Приключения Ромена Кальбри - [32]

Радость при виде моря заставила меня хоть ненадолго забыть и голод, и одиночество. Я начал петь, бегать по песку, совершенно как птица, выпущенная на волю из клетки; заглядывал во все ямки, размытые водой, собирал раковины и водоросли, гнался за волнами, потом убегал от них. Какое раздолье! Какой простор!

Сосновая доска, которую я нашел посреди груды камней, окончательно меня осчастливила. Я стал сооружать себе из нее фрегат с помощью карманного ножа. Ближе к носу просверлил дырку, воткнул в нее палочку, крест-накрест прикрепил другую, связал их ивовыми прутьями, и прикрепил носовой платок в виде паруса.

Таким образом, у меня вышел великолепный фрегат, который я окрестил именем матушки и спустил его плавать в большую лужу.

За этим занятием я почти не заметил, как наступил вечер. Надо было озаботиться ночлегом.

Довольно легко я отыскал себе небольшой грот в скале, который выбили волны во время прилива. Потом я набрал несколько охапок сухих водорослей и устроил из них постель, не очень-то мягкую, но сухую, защищенную от ветра, причем огонь маяка мерцал перед глазами, точно ночник. Своим знакомым светом он придавал мне храбрости среди ночного мрака.

Благодаря его тихому свету я ничего не боялся и уснул так спокойно, убаюканный шумом волн, точно дома у себя на постели. Фрегат положил рядом с собой и ночью видел его во сне: будто я плаваю на своем фрегате по каким-то неведомым странам. Мы потерпели кораблекрушение и очутились на каком-то острове, где на деревьях висели, точно яблоки на яблоне, свежие шести-фунтовые хлебы и поджаристые котлеты. Дикие приняли меня отлично и не только сейчас же накормили, но и сделали своим королем. Вскоре здесь же очутилась матушка и стала королевой, когда мы начинали с ней пить сидр (яблочный квас) и вино, то наши подданные кричали от радости «Король пьет», «Королева пьет».

Голод разбудил меня и прервал мой сон самым обидным образом: он терзал мне все внутренности и даже вызывал тошноту. Но пока прилив не кончится и море не уйдет, я не мог наловить даже мулей, хотя, странное дело, чем больше я их ел, тем больше хотелось есть; я ни о чем так не мечтал теперь, как о куске, хотя бы черствого хлеба, чтобы съесть его вместе с мулями.

Не думайте, чтобы я был такой обжора, который только и думал об еде. У меня был просто хороший, здоровый аппетит, как у всех детей моего возраста. Но за последнее время у дяди я привык голодать, это мне очень пригодилось в настоящем, только тут уже дело было совсем плохое. Это был не тот голод, который испытывают люди, садясь за стол несколькими часами позже обыкновенного часа. Они и представления не имеют о том настоящем голоде, когда человек готов грызть древесную корку, всякую дрянь, только бы чем-нибудь наполнить себе желудок.

Люди, испытавшие такие мучения, меня поймут.

Место, где я провел ночь, было удобно во многих отношениях: и для ловли устриц и для плаванья фрегата, но оставаться тут дольше не приходилось, голод заставлял идти вперед в надежде найти хоть что-нибудь посытнее устриц и мулей.

Я сложил снасти фрегата и паруса в карман, а фрегат взял под мышку, на прощанье дал этому гостеприимному гроту название «Грот Короля» и пошел вдоль дюны. На пути мне встретилась речонка, да такая глубокая, что пришлось переправляться через нее раздетым, а узел с платьем нести на голове.

Эта неожиданная холодная ванна еще более ослабила меня и усилила аппетит. Колени мои дрожали, в глазах темнело и голова кружилась. В таком состоянии я добрался до небольшой деревни. Переходя через площадь возле церкви, я встретил целую толпу школьников.

Они с любопытством окружили меня и стали без церемоний рассматривать, как заморского зверя. И то сказать, я представлял собой довольно странную фигуру: одетый в пыльное платье, с взъерошенными волосами, с узелком в руках и фрегатом под мышкой! Особенно их заинтересовал фрегат!

— Что это у него, музыка? — спросил один из школьников.

— Это, верно, савояр! — заметил другой.

— А где же у него сурок или собачонка?

— Собачонки нет! — заметили другие и начали меня дергать за платье.

— Это мой фрегат! — сказал я с досадой, стараясь растолкать толпу и убежать от них.

— Это фрегат! Ну не дурак ли ты! Какой, подумаешь, моряк выискался! — с этими словами мальчики начали хохотать, галдеть, вертеться вокруг меня… Один стащил мою фуражку и подбросил ее на воздух, другой пробовал отнять фрегат; я отбивался кулаками от пристававших нахалов, схватил налету фуражку, нахлобучил ее на голову, сжав кулаки, чтобы проучить самых назойливых, в это время из церкви раздался крестильный звон, и вся толпа детей бросилась к паперти, увлекая за собой и меня.

Из дверей выходила процессия. Впереди несли ребеночка, позади которого шли кум и кума. Кум — пожилой и почтенный с виду господин — брал из мешка горстями гостинцы и бросал их детям, которые бросались подбирать гостинцы и при этом прыгали и визжали от радости.

Раньше, чем окончилась свалка за гостинцы, кум бросил вторую горсть, причем вместе с конфетами полетели на землю и монеты, медные и серебряные. Одна из них покатилась прямо мне под ноги; я бросился ее поднимать, это была монета в 10 су, за ней вторая, но раньше, чем я схватил ее, дети закричали: