Приключения Родрика Рэндома - [183]

Проведя в пути ночь, я достиг утром Кентербери, где остановился, чтобы переменить лошадей, и, входя в гостиницу, заметил на другой стороне улицы аптекарскую лавку с вывеской, на которой прочел имя Моргана. У меня мелькнула мысль, не обосновался ли здесь мой прежний сотоварищ, и, расспросив, я убедился в правильности догадки и узнал также, что он недавно женился на вдове из этого города, за которой взял три тысячи приданого. Обрадовавшись такому известию, я пошел в лавку, как только она открылась, и застал моего приятеля за прилавком, занятого приготовлением клистира.

Я приветствовал его:

— Мое почтение, мистер Морган!

Он поглядел на меня и, ответив «Мое почтение, сэр», — продолжал с полным безразличием растирать в ступке составные части промывательного.

— Что это, Морган? Разве вы забыли своего старого сотоварища? — сказал я.

При этих словах он снова взглянул на меня и, встрепенувшись, воскликнул:

— Поже мой! Не может пыть! Это он! Если не ошипаюсь, мой дорогой друг, мистер Рэндом?

Как только он узнал меня, он швырнул наземь пестик, опрокинул ступку, перепрыгнул через прилавок, смахнув при этом полами кафтана ее содержимое, бросался мне на шею, горячо обнял и вымазал скипидаром и яичными желтками, которые смешивал при моем приходе.

Когда закончились наши взаимные приветствия, он сказал мне, что по возвращении из Вест-Индии овдовел, добился назначения лекарем на военный корабль, на котором прослужил несколько лет, пока не женился на вдове аптекаря, которая принесла ему значительное приданое, мир и покой, а также неплохую торговлю. Он весьма желал выслушать о моих приключениях, но я сказал, что теперь у меня нет времени, что мое положение прекрасно и я надеюсь увидаться с ним, когда не так буду спешить. Однако он настоял, чтобы я остался позавтракать, представил меня своей жене, по-видимому скромной, рассудительной и весьма немолодой женщине. Он показал мне пуговицу с рукава, данную мной в обмен на его пуговицу, когда мы расставались в Вест-Индии, и был немало горд, увидев, что и я сберег ее. Узнав о положении Макшейна, он сперва, казалось, обрадовался его беде, но затем, подумав, сказал:

— Впрочем, он понес расплату за содеянное зло, прощаю ему, и пусть пог ему также простит.

О душе капитана Оукема он выразил беспокойство, сказав, что теперь она несомненно скрежещет зубами, и прошло немало времени, покуда я убедил его в том, Томсон жив, чему он очень обрадовался. Обменявшись заверениями в дружбе, я, наконец, простился со славным валлийцем и его супругой и, взяв почтовых лошадей, прибыл в Лондон в тот же вечер, нашел своего отца в добром здравии и сообщил ему все, что узнал о Нарциссе.

Мой добрый родитель укрепил мою решимость жениться на ней даже без приданого, если нельзя будет получить согласие ее брата, пообещал перевести на меня через несколько дней достаточную сумму денег, чтобы я мог содержать ее подобающим образом, и выразил желание увидеть милое создание, заполонившее мое сердце.

Так как я не спал всю предыдущую ночь да и, кроме того, устал от поездки, я ощутил потребность в отдыхе и пошел спать.

Утром, около десяти часов, я взял портшез и, следуя указаниям миссис Сэджли, добрался до дома моей очаровательницы и попросил вызвать мисс Уильямc. Мне не пришлось ожидать и минуты, как в комнату вошла сия молодая женщина и, увидев меня, испустила пронзительный вопль и отшатнулась. Но я встал между нею и дверью и, обняв ее, привел в себя.

— Боже мои! — воскликнула она. — Мистер Рэндом, это вы? Моя госпожа сойдет с ума от радости!

Я сказал, что боязнь повредить моим внезапным появлением дорогой Нарциссе явилась причиной того, что я пожелал сперва увидеть ее, чтобы обсудить, каким образом можно постепенно подготовить ее госпожу к моему появлению. Она согласилась со мной; уступая велениям своего дружеского расположения ко мне, спросила, успешно ли было мое путешествие, и, взяв на себя предупредить Нарциссу, удалилась, а я остался, сгорал от желания видеть предмет моей любви и заключить его в объятия.

Прошло немного времени, и я услышал чьи-то поспешные шаги на лестнице и голос моего ангела, произносившего с жаром:

— О, небеса! Возможно ли это? Где же он?

В какое смятение пришли все мои чувства при звуке этого столь хорошо знакомого голоса! Какой восторг охватил душу, когда я увидел ее в расцвете красоты! «И грация в каждом шаге, и небеса в глазах, и в движениях величие и любовь!»^{104} Вы, чьи души открыты для самых деликатных чувств, чьи нежные сердца чувствительны к волнующим превратностям любви, вы, оторванные на полтора года от предмета ваших упований и нашедшие умиленную красавицу такой постоянной, какой вы только могли бы желать, будьте справедливы ко мне и вообразите, какое упоение мы испытали, когда бросились друг другу в объятия! Не время было говорить; сжав друг друга в объятиях, мы застыли на несколько минут, охваченные радостью. Обнимая самое для меня дорогое, я вглядывался в мерцавшие ее глаза и каждую черту лица, светившуюся целомудренной любовью, и когда я видел ее дивную грудь, волнуемую непритворным восхищением, и знал, что виновник сего счастья я, — о, небеса! — что должен был я испытать!